Но он не хотел этого узнавать. Поп взглянул на этого
черныша, со шкурой в репьях, шерстью, торчащей дыбом, хвостом, похожим на некое
средневековое оружие. Взглянул на тень, отбрасываемую фотографом, и увидел, что
она тоже изменилась. Одна из ног-теней отступила назад, отступила далеко, даже
с учетом восходящего или заходящего солнца. Почему-то Поп решил, что солнце
заходит и скоро полароидный мир провалится в ночь.
Фотограф в том мире наконец-то понял, что объект съемки не
собирается спокойно позировать; в его намерения это и не входило. Он хочет
есть, а не оставаться на месте.
Есть и — возможно, пес сам этого не понимал — покинуть
полароидный мир.
А ты это выясни, язвительно сказал внутренний голос. Давай!
Продолжай фотографировать! Вот все и узнаешь! В ИЗБЫТКЕ! Мало не покажется!
— И вы, сэр, потрясающий продавец. — Эмори Чаффи, похоже,
говорил уже давно, но Поп уловил только последнюю фразу.
И тут же вспомнил о Маккарти.
— Если вы думаете, что это какой-нибудь фокус…
— Фокус? Отнюдь! Ни в коем разе! — Зубастая улыбка снова
вернулась к Чаффи, и он развел руками. — Но боюсь, о покупке мною этого
конкретного предмета не может быть и речи, мистер Меррилл. Я очень сожалею, но…
— Почему? Если вы не думаете, что эта чертова камера —
ловкая подделка, тогда почему не хотите ее купить? — Поп и сам был удивлен
своей яростью.
Он никогда так не говорил с потенциальным покупателем. И
едва ли заговорит вновь. Но очень уж ему хотелось отделаться от этой хреновины.
На лице Чаффи отразилось недоумение, словно он не знал,
какими словами должен объяснить очевидное для него решение. В этот момент он
напоминал старательного, но не очень способного учителя подготовительной школы,
который старается научить умственно отсталого ребенка завязывать шнурки.
— Но камера же ничего не делает, не так ли?
— Ничего не делает? — Поп уже кричал. Он и представить себе
не мог, что способен до такой степени потерять контроль над собой. Что с ним
сталось? Или на него так влияла камера?
— Ничего не делает? Вы что, ослепли? Она же фотографирует
другой мир! Делает фотографии, которые фиксируют происходящее в другом мире,
куда бы вы ее ни наводили в нашем мире. И этот., это… это чудовище…
Ну вот. Все-таки перегнул палку. Слишком далеко зашел. Он
это ясно видел по взгляду Чаффи.
— Но снимает всего лишь собаку, не так ли? — спросил Чаффи
тихо, успокаивающим тоном. Тоном, которым пытаются умаслить сумасшедшего, пока
медсестры бегут к шкафчику, где хранятся шприцы с успокаивающим.
— Да. — В голосе Попа звучала усталость. — Всего лишь
собаку. Но вы же сказали, что она отвратительная и злобная.
— Совершенно верно, совершенно верно, сказал, — слишком уж
быстро согласился Чаффи, и Поп подумал, что оторвет голову этому болвану, если
его улыбка станет еще шире. — Но… вы, конечно, понимаете, мистер Меррилл… какую
проблему представляет собой эта камера для коллекционера. Серьезную проблему.
— Нет, боюсь, что не понимаю, — ответил Поп, хотя, пройдя
весь список Спятивших, список, который поначалу казался таким многообещающим,
уже начал соображать, что к чему. Уже представлял себе, какой букет проблем
таит в себе эта полароидная камера «Солнце-660». Что же касалось Эмори Чаффи…
кто знает, о чем тот мог подумать?
— Одно дело — фотографии призраков. — Попу хотелось задушить
Чаффи за этот педантичный тон. — Но это не фотографии призраков. Это…
— Это и не обычные фотографии!
— Абсолютно с вами согласен. — Чаффи чуть нахмурился. — Но
что это за фотографии? Трудно сказать, не так ли? Я вижу перед собой обычную
камеру, которая фотографирует собаку, готовящуюся к прыжку. И как только собака
прыгнет, она исчезнет из кадра. После этого возможны три варианта. Камера
начнет выдавать обычные снимки, фотографировать то, на что ее наводят. Она
может больше ничего не фотографировать, потому что ее единственная задача —
заснять эту собаку — выполнена. Или она может и дальше фотографировать белый
забор и неухоженную лужайку за ним.
Чаффи помолчал. Видимо, подбирал слова, затем продолжил:
— Я думаю, кто-то может появиться на фотографии, через сорок
снимков или через четыреста, но только если фотограф не изменит угол наклона
камеры, а раньше он этого не делал, и в кадр попадут только ноги. — И тут
Спятивший развеял последние надежды Попа. — Разумеется, мистер Меррилл, вы мне
показали такое, чего я никогда не видел. Нет никаких сомнений, что это
паранормальное явление, но очень уж скучное.
Искренность ответа Чаффи побудила Попа повторить вопрос,
хотя он и опасался, а не решит ли Чаффи, что у него помутилось в голове.
— Так вы полагаете, это обычный пес?
— Ну конечно же! — В голосе Чаффи слышалось легкое
удивление. — Дворняжка, и с отвратительным характером. — Он вздохнул. — Эти
фотографии не будут восприняты серьезно. Я имею в виду, что не будут восприняты
серьезно теми, кто не знаком с вами лично, мистер Меррилл. Людьми, которые не
знают о вашей честности и надежности в такого рода делах. Это очень похоже на
фокус, знаете ли. Причем не очень-то ловкий фокус. Что-то из набора начинающего
иллюзиониста.
Две недели назад Поп начал бы яростно возражать. Но
случиться это могло лишь до того, как его практически вышвырнули из дома
мерзавца Маккарти.
— Ну что ж, раз это ваше последнее слово… — Поп поднялся и
взял камеру за ремень.
— Мне очень жаль, что вам пришлось ехать сюда из-за такой
мелочи. — Губы Чаффи вновь разошлись, обнажив огромные зубы. — Я как раз
собирался приготовить сандвич, когда вы подъехали. Не составите мне компанию,
мистер Меррилл? Сандвичи я готовлю очень вкусные. Добавляю хрена и бермудского
лука. Это мой фирменный секрет. А потом…
— Я — пас, — с тяжелым вздохом прервал его Поп.
Как и в гостиной Сестер-Вонючек, у него возникло жгучее
желание поскорее убраться отсюда. Поп определенно испытывал аллергию на те
места, где он играл, но не выигрывал. Что-то в последнее время число таких мест
резко возросло. Слишком резко.
— Я уже пообедал, вот что я хочу сказать. И мне пора домой.
Чаффи добродушно рассмеялся:
— Лишняя нагрузка на организм ни к чему.
— Вот-вот, — кивнул Поп и, простившись, покинул дом, сырой и
холодный (каково в нем в феврале, Поп и представить себе не мог); казалось, что
никогда еще старик Меррилл не испытывал такого наслаждения от свежего хвойного
воздуха.
