Правда, особого значения его желания и не имели. Они
двигались навстречу на удивление медленно, плавно, словно под водой, но всякий
раз проходили друг мимо друга. Когда Кевин вспоминал эту часть сна, перед его
глазами всплывала знаменитая картина Микеланджело на потолке Сикстинской
капеллы: Бог и Адам протягивают друг другу руки, их пальцы совсем близки, но
все же не соприкасаются.
Затем женщина на мгновение исчезала, потому что не имела
глубины, и возникала вновь уже вне пределов досягаемости. Неплохо бы вернуться
к, ней, думал Кевин, когда сон доходил до этого места, но вернуться не мог.
Ноги упрямо несли его к забору из белого штакетника, к Попу Мерриллу и собаке…
Только черный пес уже не был черным псом, а превратился в какое-то ужасное
огнедышащее чудовище вроде дракона. Морда у собаки вытянулась, как у свиньи, а
из длинной пасти торчали жуткие клыки. Поп и полароидный пес поворачивались к
нему одновременно, и Поп поднимал камеру к правому глазу, камеру Кевина.
Мальчик это точно знал — по отбитому куску пластика на боку. Левый глаз он
закрывал. Очки, задвинутые на лысый череп, блестели на солнце. Поп и пес были
трехмерными. Только они одни во всем маленьком городке из сна.
— Это он! — пронзительно и страшно кричал Поп. — Он — вор!
Фас! Что я хочу сказать, выпусти ему кишки!
Выкрикнув эти слова, он нажал на спуск, полыхнула вспышка, и
Кевин повернулся, чтобы убежать. Сон прервался на этом во вторую ночь. А с
каждой последующей сон чуть-чуть удлинялся. Он снова двигался плавно и
медленно, словно под водой. Кевин как бы видел себя со стороны: грациозно
поворачивающийся танцор, руки, двигающиеся, словно лопасти пропеллера, подол
рубашки, вылезающий из брюк.
И вот он уже бежит, бежит туда, откуда пришел, вот правая
нога медленно поднимается и плывет над тротуаром, прежде чем опуститься на
него. Теперь левая… Подошвы кроссовок расплющиваются, когда на них ложится вес
всего тела, из-под ног летят маленькие камешки.
Он бежал медленно, да, разумеется, медленно, и полароидный
пес, безымянная, бездомная дворняга, появившаяся неизвестно откуда, тоже
преследовала его медленно… но не так медленно.
На третью ночь кошмар перешел в глубокий сон как раз в тот
момент, когда Кевин стал медленно-медленно поворачивать голову, чтобы
посмотреть, как далеко от него собака. Четвертая ночь обошлась без кошмара.
Зато на пятую он приснился Кевину дважды. Сначала он повернул голову
наполовину, так что увидел часть улицы. Во второй раз успел повернуть голову
еще на несколько градусов и увидел пса, бегущего по его следу. Передние лапы
оставляли зазубрины на бетоне, потому что пес бежал, выпустив когти… а сзади из
каждой лапы, чуть повыше ступни, торчала шпора. Красноватые глаза не отрывались
от Кевина. Дым с искрами вырывался из ноздрей. Господи, Господи, у него
огненная пасть, подумал Кевин, и… тут его разбудил будильник. Весь в поту,
мальчик лежал свернувшись клубочком у самой стены, вновь и вновь шепча:
«…огненная пасть, огненная пасть, огненная пасть».
Ночь за ночью собака продолжала настигать его, убегающего по
тротуару. Даже не поворачивая головы, Кевин на слух определял, что полароидный
пес сокращает расстояние. Он ощущал тепло в промежности и понимал, что мог от
страха надуть в штаны, хотя все чувства в этом странном мире вроде бы
притуплялись. Он слышал, как пес скрежетал когтями по бетону, слышал горячее
дыхание, вырывавшееся из пасти, ощерившейся громадными клыками.
И в ту ночь, когда Поп очнулся на первом этаже, во сне
спустившись туда, достав камеру и сделав фотографию, Кевин почувствовал дыхание
полароидного пса на своих ягодицах. Он уже знал, что пес совсем рядом, что в
следующий момент прыгнет ему на спину, а потом острые клыки вонзятся ему в шею,
с хрустом сдирая с позвоночника кожу и мясо. Мог ли он по-прежнему думать, что
это всего лишь дурной сон? Едва ли.
Кевин проснулся у себя дома в тот самый момент, когда Поп
еле-еле поднялся по ступеням и отдыхал на лестничной площадке перед своей
квартирой. Проснулся Кевин, сидя на кровати, по пояс обернутый в одеяло, мокрый
от пота и весь в мурашках. На животе, груди, спине, руках, даже на лице.
И думал он не о приснившемся кошмаре, во всяком случае, не
только о кошмаре. Что-то не так, цифра не та, там была тройка, но ее никак не
могло…
Тут Кевин откинулся на подушку и мгновенно заснул.
Будильник разбудил его в половине восьмого, как и в любой
другой учебный день. Он сел на кровати, глаза его широко раскрылись, и внезапно
все встало на свои места. Он расколотил у Попа не свою полароидную камеру. Вот
почему ему из ночи в ночь снился один и тот же кошмар. Поп Меррилл, этот старый
добрый кудесник, умевший починить любую камеру, часы или другой механизм, с необычайной
легкостью обвел его и отца вокруг пальца, как шулер обыгрывает в карты новичка
в каком-нибудь старом вестерне.
Его отец…
Он услышал, как хлопнула входная дверь, и пулей бросился к
двери, передумал, подбежал к окну, распахнул его и заорал во все горло:
— Папа!
В тот самый момент, когда мистер Дэлевен садился в машину,
чтобы уехать на работу.
Глава 12
Поп вытащил из кармана кольцо с ключами, отпер «особый»
ящик, выдвинул его и взялся за ремень, стараясь не прикасаться к камере.
Посмотрел на «Солнце-660» в надежде, что при вчерашнем падении линзы разбились,
но, как говаривал его отец, дьявольским созданиям всегда везет. Вот и с
полароидной камерой Кевина на этот раз ничего не случилось. Разве что откололся
еще кусочек пластика.
Поп задвинул ящик и, поворачивая ключ, увидел лежащую на
полу фотографию. Изображением вниз. Не взглянуть на снимок он не мог, как не
могла жена Лота не взглянуть на погибающий Содом. Поп неслушающимися пальцами
поднял с пола фотографию.
Пружина псевдособаки начала распрямляться. Передние лапы
едва оторвались от земли, но в железных мышцах тела и задних лап, скрытых под
черной шерстью, накопленная потенциальная энергия уже переходила в
кинетическую. Поп отчетливо это видел. Морда и голова собаки стали чуть
размытыми, пасть раскрылась еще шире. Он буквально слышал, как нарастало
рвущееся из горла рычание.
Тень-фотограф вроде бы попытался отступить еще на шаг. Но
что толку? Дым вырывался из ноздрей собаки-чудовища; все точно, дым, клубы дыма
валили из уголков пасти, за стеной зубов. Любой человек отступил бы в ужасе от
такой зверюги (конечно, это был мужчина, раньше, возможно, мальчик, подросток,
но теперь точно мужчина. Так кому же принадлежала камера?)… но у этого человека
не было ни единого шанса на спасение. Этот человек мог устоять на ногах или,
споткнувшись, упасть на землю. Вся разница заключалась лишь в том, как он
умрет: стоя на ногах или плюхнувшись на задницу.
Вот так, держа за ремень полароидную камеру «Солнце-660»
Кевина Дэлевена, которая нынче стала его полароидной камерой «Солнце-660», Поп
и направился в сарай. Остановиться он намеревался лишь один раз, на секунду, —
чтобы подхватить кувалду. Поп уже был у дверей, когда полыхнула мощная,
ослепительно белая беззвучная вспышка, но не перед глазами, а за ними, в его
мозгу.
