Так что «Супераптечный магазин Ла Вердье» больше смахивал на
обычную «центовку»
[6]
. В Касл-Роке последней настоящей «центовкой» был
«Магазин Бена Франклина», длинный зал с паркетным полом и свисающими с потолка
шарами-люстрами. Он закрылся в 1978 году, уступив место салону видеоигр и
видеофильмов, в котором по вторникам проводился «День взрослых», когда в один
из залов не допускались покупатели моложе двадцати лет.
В «Ла Вердье» продавалось все то же, что и в прежнем «Бене
Франклине», только товары купались в ярком свете флуоресцентных ламп, отражая
его своими сверкающими обертками. «Купи меня! — казалось, кричал каждый товар.
— Купи меня, или ты можешь умереть! Или может умереть твоя жена! Или твои дети!
Или твой лучший друг! Возможно, все сразу! Почему? Откуда мне знать? Я —
безмозглый товар, лежащий на полке „Ла Вердье“! Но ты чувствуешь, что это так?
Ты знаешь, что так и будет! Поэтому купи меня, и все будет в порядке. Так
ПОКУПАЙ! НЕМЕДЛЕННО!»
В одной секции продавалась галантерея, в двух — средства
первой помощи и патентованные лекарства, не требующие рецепта врача, еще в
одной — видео— и аудиокассеты, как пустые, так и с записями. На длинной полке
стояли журналы и книги в мягкой обложке. У одного кассового аппарата покупателя
ждал прилавок с зажигалками, у второго — с часами. Третий прилавок прятался в
темном углу, где скучал фармацевт. Сладости и игрушки продавались в отдельной
секции, за исключением периода от Дня всех святых
[7]
до Рождества, когда и
первые, и вторые отвоевывали у остальных товаров еще два отдела. А в эту осень
прямо перед входной дверью, можно сказать, на самом видном месте, в
«Супераптечном магазине Ла Вердье» появился еще один красочно украшенный
прилавок с ярким, привлекающим взгляды названием «ОСЕННИЙ ФОТОФЕСТИВАЛЬ».
Возможно, появление этой секции указывало на наличие «иного мира», о
существовании которого Кевин Дэлевен даже не догадывался, а Попа Меррилла мир
этот интересовал только в одном аспекте: можно на нем заработать деньги или
нет.
Стенд украшали осенние листья, а среди них в ярком свете
купались фотоаппараты «Кодак» и полароидные камеры, в том числе и «Солнце-660».
Нашлось место и для сопутствующих товаров: чехлов, альбомов, пленок, автономных
электрических вспышек. Венчала это все старомодная тренога, напоминающая
смертоносные машины марсиан из классического романа «Война миров» Герберта
Уэллса. На треноге висела табличка с приятной вестью для покупателей: на этой
неделе все полароидные камеры и сопутствующие им товары продаются со
значительной скидкой.
В половине девятого утра, через полчаса после открытия «Ла
Вердье», единственным покупателем в магазине был Поп Меррилл. Таблички о скидке
он даже не заметил, а прямиком прошествовал к единственному открытому прилавку,
на который Молли Дархэм как раз выкладывала часы.
«Ага, вот и Старина Глазастик пожаловал», — подумала она и
скорчила гримаску. Попу удавалось устраивать целое представление из покупки
трубочного табака «Принц Альберт». Старик всегда подходил к ее кассе, даже если
приходилось выстоять очередь. Молли думала, что это очень даже его устраивало.
Обычно оплата одной покупки занимала максимум тридцать секунд, но когда дело
касалось Глазастика, Молли радовалась, если он отходил от кассы через три
минуты.
Деньги он хранил в потертом кожаном кошельке, закрепленном
на поясе цепочкой. Доставал кошелек, не отрывая взгляда от Молли, можно
сказать, разогреваясь, потом открывал его. Наверху у него лежали бумажные
деньги, купюры грязные, затертые, такие в руки брать не хотелось, под ними
позвякивала мелочь. Поп вытаскивал один доллар, потом толстыми пальцами
прижимал остальные бумажки к стенке кошелька (он никогда не доставал два
доллара, зачем лишать себя удовольствия?) и начинал выуживать из глубины
монеты. В кошелек он даже не смотрел, предоставляя отбор монет пальцам.
Глаза занимались другим делом. Они ползали по ее буферам,
животу, бедрам, вновь возвращались к буферам. Никогда не поднимались до лица,
даже до рта, хотя именно рот чаще всего привлекает мужчин. Попа Меррилла
привлекало другое: ее тело. Когда же он наконец набирал нужную сумму (Молли
казалось, что на это уходила целая вечность) и покидал магазин, у нее возникало
неодолимое желание принять душ.
Вот и теперь, увидев Попа Меррилла, она вся подобралась,
готовясь к очередной экзекуции. «Ничего страшного, — успокаивала себя Молли, —
он всего лишь смотрит на меня. Пора бы к этому привыкнуть. На меня все время
таращатся». Все так, но не совсем. Потому что Поп Меррилл очень уж отличался от
мужчин, которые не отказывали себе в удовольствии полюбоваться ее роскошными
формами. И не только тем, что Поп был стариком. Его взгляд, казалось, имел вес.
Он давил, а глаза Попа буквально ощупывали ее тело, каждую выпуклость, каждую
ложбинку. При встрече с Глазастиком Молли сожалела, что не ходит на работу в монашеском
одеянии. Или в броне.
Но она помнила любимую фразу матери: «Чего нельзя избежать,
то приходится терпеть, милая Молли». Так что, пока кто-то не придумал способа
взвешивать взгляды, чтобы запретить наиболее похотливые, и пока Поп Меррилл не
сдох, чем доставил бы немалое удовольствие многим жителям Касл-Рока, Молли не
оставалось ничего другого, как мириться с неизбежным.
Правда, в тот день ее ждал приятный сюрприз. Во взгляде Попа
она не увидела никаких чувств. Собственно, он смотрел не на Молли, а сквозь
нее. Молли показалось, что Поп весь в своих мыслях и ему сейчас ни до чего. А
мысли эти были далеко-далеко.
— Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Меррилл? — спросила
Молли, а ноги уже несли ее к полке с табаком.
С Мерриллом все следовало делать быстро, потому что,
поворачиваясь к нему спиной, девушка чувствовала, как липкий взгляд торопливо
ощупывает ее ягодицы, потом пробегает по ногам и вновь принимается за прежнее
занятие, чтобы все успеть до того, как Молли повернется к нему лицом.
— Да, — ровным, бесстрастным голосом ответил он, словно
обращался к банкомату; сегодня девушка не вызывала у него ни малейшего
интереса, и Молли это более чем устраивало. — Я бы хотел… — Тут он произнес
слово, которое Молли не поняла.
Слово, которое она никогда не слышала. Какой-то
невообразимый набор звуков. Вроде бы он сказал «тойфилмакко». Такого товара у
них точно не было. Может, он назвал какое-то новое лекарство?
— Простите, мистер Меррилл?
— Пленку, — ясно и отчетливо произнес он.
Тут Молли решила, что он и в первый раз произнес именно это
слово, просто ее уши услышали не пойми что.
— Какую пленку желаете?
— Для полароидной камеры, — ответил Поп. — Две кассеты.
Продавщица, конечно, не могла знать, что происходит, но у нее
не осталось ни малейшего сомнения, что старичок, у которого самые грязные мысли
во всем Касл-Роке, сегодня явно не в себе. Взгляд его плавал, а голос…
почему-то голос напомнил Молли ее пятилетнюю племянницу Эллен, но она никак не
могла уловить связи.
