Бомен сказал:
– Ты все сделал правильно.
– Замолчи! – Голос Креота прозвучал как удар кнута. – Ни слова!
Пастух ушел к своим коровам – их теперь осталось три… При виде медлительных животных бывшему императору немного полегчало.
Дни становились все холоднее и короче. По утрам в льдисто-ясном небе поднималось ослепительно яркое солнце. Колеса повозки примерзали к осям, и приходилось отбивать лед молотками. Мясо и кислую смолу делили на маленькие порции, чтобы еды хватило надолго. Хуже всего обстояло дело с дровами. Скромного костерка по вечерам было уже мало. Большой огонь разводили дважды в день, чтобы согреться, вскипятить воду, размять затвердевшую на морозе кожаную упряжь. В куче поленьев, сложенных в повозке, проглядывало дно, а без огня, мантхи знали, в такую суровую зиму до гор не добраться.
Путники шли вперед до самой темноты, и все это время на севере сгущались тучи. Ночью, пока люди спали, выпал снег. Наутро путешественники проснулись в мире белого цвета. Снег набился в нос, глаза и уши, застыл ледяной коркой на волосах и одежде. Дрова промерзли, и заиндевевшие поленья пришлось долго колотить одно о другое. Пока костер не разгорелся, мантхи прыгали и хлопали себя по бокам, разгоняя застоявшуюся кровь.
Вода в бочонках заледенела. Лед разбили, и теперь жидкость постоянно помешивали, чтобы снова не схватилась. Коровы от холода и голода перестали давать молоко – все их силы уходили на то, чтобы выжить.
Бек Клин подошел к Анно Хазу и спросил, сколько дров положить в костер. Ответить было непросто.
– Как можно меньше. – С другой стороны, маленький костер не согреет, и дрова пропадут зря. – Нет, как вчера.
Бек покачал головой.
– Тогда останется всего на день.
– Знаю, – вздохнул Анно. – Будем надеяться, что погода исправится.
Солнце целый день пряталось за тучами, но снег уже перестал. Мантхи брели по нескончаемой равнине. Впереди до самого горизонта простирались поля нетронутого снега. Позади оставались утоптанная тропа и две глубокие колеи. Продвигались путники все медленнее: в таком снегу лошади еле волокли повозку, а люди увязали по щиколотки и быстро уставали.
Под вечер мантхи совсем выдохлись. Повозку остановили и привязали к ней лошадей и коров. Парусину, укрывавшую повозку, растянули вокруг, как шатер, спрятав от непогоды и животных, и тщательно зашили все щели. Там они и собрались: мужчины, женщины, дети – чтобы согреться.
Креот улегся спать рядом с коровами. Те будто понимали, что так нужно, – или слишком ослабели, чтобы противиться. Как бы то ни было, животные безропотно устроились на ночлег среди людей.
– Крепче прижмитесь друг к другу, – сказал Анно. – Так мы сохраним тепло.
Кое-где в шатер просачивался бледно-серебристый свет. Пинто, которая еще не совсем оправилась, нашла мать. Кестрель легла рядом и осторожно положила руку на плечи сестре. Та не возмутилась, и Кесс придвинулась ближе. Бомен обнял отца, к ним сзади прижались Мампо и госпожа Холиш. Пятеро Мимилитов позвали к себе Скуча. Поперек Скуча устроились Таннер и Сарель Амосы. Сарель крепко обнимала Пеплар: после бандитского плена девушки очень сдружились. Старшие Клины спали с Мелецом Топлишем и его дочками. Так все мантхи сбились в большую кучу. А снаружи погас день и пала холодная зимняя ночь.
Последним к спящим присоединился кот Дымок. Когда он пролез под повозку, в небе уже светила луна. Кот осторожно пробрался к Бомену и нашел уютное местечко у него под коленями. Дымок поскреб когтями штаны друга, устраиваясь поудобнее, и заснул.
Ночью снова повалил снег – еще гуще, чем днем. Продрогшие мантхи проснулись рано и увидели, что шатер провис под его тяжестью. Мо Мимилит первым выбрался наружу и протоптал в сугробе тропку. Широкая равнина пропала из виду за белой завесой.
За Мо вылез Ролло Клин, припадая на раненую ногу. Потом решили оправиться Бомен и Мампо. Не ступили они и трех шагов, как повозка с шатром, людьми и животными просто исчезла, растворилась в вихре снежинок. Даже застенчивость не заставила парней отойти подальше.
Снега намело по колено, а кое-где и больше.
– Повозка не проедет, – сказал Ролло Клин. Бомен кивнул, стряхнув белые крупинки с волос.
– Что ж, обождем.
Мантхи сложили перед шатром костер из последних дров и с трудом развели огонь. Все подавленно молчали: вот так переделка! Идти дальше пока нечего и думать. Нужно, чтобы небо расчистилось и снег подмерз. Только на снежном насте повозка удержится. Сколько придется ждать и что будет, когда кончатся дрова, никто не спрашивал. Однако в сторону Анно и Аиры Хазов был брошен не один взгляд, говоривший: «Вы нас сюда привели – так выводите!»
Когда костер разгорелся, на нем вскипятили воду и развели остатки кислой смолы. Сладко-терпкий напиток согрел нутро, и мантхи воспряли духом.
– Скажи-ка, Анно, – начал Мико Мимилит, – плохи наши дела?
– Сам видишь, – ответил Анно.
– Что ж… Я вижу, что сидеть тут нельзя, а то мы замерзнем и умрем с голоду. А идти тоже нельзя, а то увязнем. Скверно получается.
– Вот именно что скверно.
Огонь приходилось поддерживать, чтобы снегопад его не загасил. Каждый раз, когда Бек Клин вытаскивал из повозки полено, кто-нибудь спрашивал:
– Сколько еще, Бек?
– Мало, – отвечал тот.
Снег падал и падал… Пожалуй, больше всего мантхов удручало, что они сидят на месте – да еще кругом сплошная снежная муть. С каждым часом решимость путников слабела, а страх и отчаяние росли. По углам палатки слышался недовольный ропот. Некоторые уже во всем винили Хазов.
Наконец Бек Клин принес последнее полено, положил его в костер и негромко сказал:
– Все.
Люди зашептались:
– Дров больше нет! Дрова кончились!
Словно зачарованные, смотрели мантхи на яркие языки пламени, и от испуга им казалось, что костер уже гаснет.
– Анно Хаз, – раздался дребезжащий старческий голос, – что с нами будет?
Это сказал Редок Зем, человек, который гордился своим трезвым взглядом на жизнь. Редок не обвинял Анно – да и что толку?
– Не знаю, – честно ответил Анно.
– Я не жалуюсь, – продолжал старик. – И все же, если мы умрем, я хочу знать об этом заранее. Чтобы подготовиться.
– Может, и умрем, – сказал Анно. – Надеюсь, что нет.
– Надеешься?! – горько воскликнула Рада Вармиш. – Я тоже надеялась, что мой муж не умрет, но его убили. Какой мне прок от твоей надежды? Хватит фантазий. Мы все понимаем – пришел конец. Так зачем притворяться?
Анно обвел глазами побледневшие лица спутников.
– Если я не оправдал ваших надежд, – тихо начал он, – простите меня. Я всегда верил, что когда-нибудь мы, горстка мантхов, вернемся на родину и заживем там счастливо. Я всегда верил, что мы дождемся этого дня, если не будем падать духом, что бы ни случилось. Я верю в это и теперь, когда догорает наш последний костер. Я буду верить тогда, когда пепел накроет снегом. Я буду верить, пока не умру. А после меня будут верить мои дети.
