Трупы валялись повсюду: в шинелях, в зековских бушлатах,
голые по пояс, в наколках напоказ. Прямо под столбом, на котором покачивалась,
поскрипывая, лампа под металлическим колпаком, в круге маслянисто-желтого света
стоял на коленях шнырь Костян и размеренно всаживал и всаживал длинную заточку
в грудь лежавшего под ним уже давно мертвого лейтенанта Чарного. Костян
беспрестанно хихикал, громко шмыгал носом и мелко, всем телом подрагивал и бил,
бил заточкой – по всему было похоже, что он повредился в уме.
Бился в агонии кто-то в солдатской шинели. Полз, оставляя за
собой на снегу кровавую полосу, киевский вор Алмаз, кто-то в лагерном бушлате
что-то искал, то и дело наклоняясь, среди тел в той части плаца, куда не
доставал свет от фонаря и где землю заливал бледный лунный свет. Двое –
кажется, из фронтовиков – ходили кругами, шатаясь, как пьяные, толкали друг
друга в грудь, пинали мертвецов в шинелях, орали: «Победа! Наша взяла! Бей
легавых!» – и еще что-то неразборчивое. Вот один из них поддел носком миску, та
отлетела, перевернулась, что-то темное, густое пролилось из нее на снег...
Понятно, что произошло. Когда на плац примчались опера и
режимники, воры тут же набросились на них, не вступая ни в какие переговоры, и
стали примитивно резать. К тому времени на плацу собрались уже многие – и
блатные, и неблатные. И все поддержали воров в этой бойне. Недаром среди убитых
Спартак разглядел литовца Сигитаса по кличке Сиг, Рому Кильчу – молдованина из
Кишинева... да многих можно опознать, если ходить и вглядываться. Вот только
некогда ходить, вглядываться и предаваться философским раздумьям.
Толпа только что умчалась с плаца и бежит к ДПНК
[46]
–
нетрудно определить по реву. Вскоре она разделится на потоки, и кто-то
непременно рванет к административному корпусу. И это – вопрос каких-то минут.
Комсомолец.
Если не успеть, то до него доберутся раньше и, уж тут
никаких сомнений, разорвут на части. «А если успеешь к нему, то разорвут вас
обоих», – прошептал кто-то Спартаку в ухо, но этот голос Спартак слушать
не стал. Он уже рванул к административному корпусу, не оглядываясь, топает ли
по-прежнему за ним Федор-Танкист или нет. Перебежал широкое открытое
пространство плаца, понесся мимо бараков. Лагерь тонул в криках и воплях – они
раздавались отовсюду. Всюду же мелькали тени. Вот навстречу протрусили, зачем-то
пригибаясь, несколько человек. В темноте Спартак узнал одного – политический
Логинов. Наверное, и остальные тоже были из политических. Кто-то из темноты
окликнул Спартака по имени, но Спартак даже не оглянулся в ту сторону.
Срезал путь, пробежав мимо кухни и прилегающих
строений, – там стояла кромешная тьма. Вот и нужное здание. Он взбежал на
крыльцо административного корпуса, отметив, что ни в одном из окон свет не
горит. Дернул дверь – не заперта. Даже в полной тьме не составляло труда найти
лестницу наверх, на второй этаж, где находился кабинет Комсомольца – лестница
начиналась прямо от входной двери.
И дверь в кабинет Кума оказалась не заперта и не
забаррикадирована изнутри. Спартак рванул ручку на себя, с запозданием
сообразив, что сделать это надо было осторожненько, а то не ровен час шмальнет
друг детства, ведь он как-то говорил, что, несмотря на запрет, держит у себя
оружие...
– А я все думаю, кто первым заявится, кому будет первая
пуля?
Комсомолец сидел за столом. Падающего в окно лунного света
вполне хватало, чтобы увидеть его, и пистолет, лежащий перед ним на столе, и
ППШ.
– Оборону держать собираешься? – Спартак с шумом
подвинул стул от стены к столу и сел напротив Комсомольца.
Вслед за Спартаком в кабинет влетел запыхавшийся
Федор-Танкист, остановился в дверях, огляделся. В дверях и остался.
Спартак ему ничего объяснять не стал – сам поймет, сообразительный.
– У меня две возможности, – сказал Комсомолец, взяв в
руки пистолет. – Первая – сразу пулю в висок. Вторая – сперва
отстреливаться, а уж последнюю пулю – себе. Мы полагали там себе чего-то,
в игры с восстанием играли, а судьба за нас расположила... В который уж раз.
– Теперь я тебе обрисую твои возможности, – быстро
сказал Спартак. – Мы можем тебя спрятать, покуда все не уляжется. Я знаю
где. Пока еще не поздно. Или мы можем возглавить бунт и превратить его в то
самое восстание, о котором талдычил Профессор. Побег. Но только массовый! Не
вдвоем, а всей шоблой. Помнишь наш разговор на берегу озера? Других
возможностей не вижу. Ну разве что героически погибнуть... Только зачем?
Комсомолец вдруг резко поднялся, развернулся к окну,
распахнул его. Судя по той легкости, с которой распахнул – все шпингалеты были
открыты. Наверное, Кум совсем недавно стоял у окна. Любовался на происходящее.
В помещение ворвались уличные звуки: чей-то пронзительный
вопль, звон разбитого стекла...
– ДПНК захватили, – безучастным голосом сказал
Комсомолец. – Всех перебили, можно не сомневаться и не проверять. –
Он повернулся к Спартаку: – Аккурат под этим бежал от самого плаца солдатик.
Двое догнали. Причем не блатные, самые простые «мужики». Так вот они солдатика
рвали голыми руками, как старую рубашку на тряпки рвут.
– Не о том ты, – Спартак подвинул к себе лежавшие на
столе папиросы Кума, закурил, кинул папиросы Федору-Танкисту. Встал. – У
нас считанные минуты. Потом уже не сможем выбраться из этого здания.
Комсомолец с грохотом бросил пистолет на стол, оперся о
столешницу кулаками, приблизил лицо к Спартаку.
– Ты что, не понимаешь, что все мы оказались в западне?
Отсюда никто не сможет выбраться! Выход один – через шлюз. А шлюз закрыт.
Сломать, сжечь, пробить забор и – в массовый рывок? Положат из пулеметов, пока
ломаешь. Охрана не даст вырваться за периметр, завтра самое позднее к вечеру
подгонят подкрепление, и останется либо подыхать, либо сдаваться. А поскольку
лично мне что так, что эдак – конец один, то... – Кум похлопал ладонью по
пистолету. – Не глупи, сосед. Восстание – это прежде всего организованное
действие. Долгая, кропотливая предварительная работа. Беседа с контингентом,
выявление ненадежных и стукачей. Назначение руководителей боевых групп...
А здесь – бунт, хаос!.. Помнишь такую новеллу у Мериме, про негров-рабов,
которые в море захватили корабль, перебили всех белых надсмотрщиков, день пели
и плясали на радостях, а потом сообразили, что никто управлять кораблем не
умеет. В конце концов они все там и передохли. Очень похоже, не находишь?
– Так что ты решаешь?
За окном вдруг началась пальба: сперва затрещал автомат, тут
же захлопали винтовочные выстрелы, после секундной паузы раздалась уже
длиннющая пулеметная очередь... и снова автоматные и винтовочные выстрелы.
– Похоже на перестрелку, – удивленно пробормотал
Комсомолец. – Не может такого быть!
– Вроде «ура» вопят, – сказал, подходя к окну,
Федор-Танкист. – Как раз со стороны шлюза...
