– Застава Ягодная, – прочитал название Прохорцев.
Распрямился, протянул понимающе: – Ах вот оно что...
– Так точно. Вот почему они пошли к Ленинграду. Чтобы
приблизиться к границе по отличной дороге, оставляя всех в уверенности, что их
путь лежит на Ленинград. Великолепная в стратегическом плане задумка. Скажу
крамольную вещь...
– А ты разве говоришь другие!
– Они имели все шансы проскочить, товарищ полковник. Но они
сами себе навредили. Чересчур перегнули с разговорами о повстанческой армии.
Переполошили всех до самого верха. Поэтому авиацию подключили гораздо раньше,
чем рассчитывали Котляревский и прочие стратеги из бараков. Авиаразведка-то и
обнаружила их колонну на пути к заставе Ягодная. Туда были спешно переброшены
войска, и сейчас там идет бой. Скорее всего, зеки сдаваться не станут, а
значит, их там всех и положат в снег. Где-то жаль... Я бы хотел встретиться как
с Иудушкой, так и с этим Котляревским. Из первого я бы выбил ответ на вопрос:
«А зачем?», со вторым бы потолковал обстоятельно и вдумчиво. И вообще таких
типов, как этот Котляревский, просто убивать неинтересно. По моему мнению, их
надо перевербовывать и заставлять работать на себя...
– Боюсь, не суждено тебе повидаться с Котляревским, даже
если его возьмут живым. Я же тебе говорил об интересе к его фигуре из самого что
ни есть оттуда, – Прохорцев показал пальцем на потолок. – Так что
прямиком в Москву его повезут, если что. А оно и к лучшему, я тебе скажу. Своих
забот выше башни. Я вот сегодня к вечеру должен закончить рапорт и
отправить с нарочным в Ленинград. И составить его надо предельно аккуратно в
политическом смысле, чтобы не ясно было, стихийный бунт это или тщательно
подготовленное восстание, короче, какой масти были события. Рано пока нам
делать заключения. А вот отразить, как много мы всего вскрыли, необходимо. Все
ясно, майор?
– Сколько у меня времени? – спросил Калязин.
– До шести управишься? – полковник начал застегивать
шинель.
– Куда ж я денусь...
– Не по уставу отвечаешь, майор. Опять не по уставу...
Глава 18
Вожди поневоле
В тридцати километрах от заставы Ягодная Комсомолец сказал:
– Развилка. Это символично.
– И куда какая? – спросил Спартак.
Их колонна из шести грузовиков, два из которых были еще
лагерные, остановилась на довольно обширной лесной плеши. Здесь дорога
раздваивалась, огибая взгорок, где точно посередине темнел под снегом небольшой
каменный фундамент. Финский, наверное. Что тут могло находиться в годы оны,
совершенно непонятно. Сторожевая будка, дом отшельника? В принципе, глубоко
плевать. И без принципа тоже плевать.
– Как выяснилось на краю жизненного пути, весьма полезно
иметь стопроцентную память на географические карты. Дорога направо, –
Комсомолец показал рукой, – ведет в лесничество. Лесничество не есть
тупик, как можно подумать. Дорога продолжается и дальше, но забирает в сторону
от границы. Как понимаю, раньше она связывала ныне отсутствующие на карте
хутора. Видимо, основательно заброшенная дорога, а раз ею давно не пользуются,
то, скорее всего, грузовикам будет не пройти. Придется бросить и идти пешком.
– И куда выйдем? – спросил Спартак.
– Дорога выведет к новым колхозам, то есть к деревням, в
которых живут послевоенные переселенцы. Там передохнуть, набраться сил,
запастись продуктами. А дальше брать за шкирку какого-нибудь местного Ивана
Сусанина, и пусть ведет к границе лесными тропами.
– А дорога налево, – теперь уже Спартак показал
рукой, – ведет, соответственно, на заставу...
– Именно так...
Появившийся вчера вечером самолет авиаразведки развеял
появившуюся было уверенность, что они крепко держат фарт за хвост, а бога за
бороду. Впрочем, им и так довольно долго сказочно везло, грех жаловаться.
Не представляло труда догадаться, что будет дальше. Теперь
противнику известно, куда движется колонна и где она в данный момент находится.
Короче, известно все, что нужно, чтобы окружить и уничтожить. И совершенно
ясно, как противник станет окружать и уничтожать. Только вот поделать ничего
нельзя.
Отступление лишено всякого смысла. Во-первых, не для того
прорывались, чтобы отступать, во-вторых, сзади нагоняют преследователи, аккурат
на них и выйдешь, а пока с ними бьешься, в спину ударят те, кто встает сейчас
заслоном перед советско-финской границей.
Выход был один – разделиться и пробиваться разными
колоннами. То есть одна группа идет, как шла, и выходит прямиком на заслон,
через который пытается прорваться. Возможностей прорваться, откровенно говоря,
негусто, но зато у второй группы есть все шансы в это время отойти подальше и,
может, даже оторваться от преследователей. Только вот кто добровольно заявится
в группу первую, в группу, называя вещи своими именами, смертников? Мало таких
наберется, если вообще найдутся охотники. Не тот народ, чтобы своими жизнями
выкладывать путь на свободу другим. Поэтому и говорить правды не следовало. Так
решил Спартак. Просто сказать людям, что они делятся на две группы только ради
того, дескать, чтобы легавым тяжелее их было выследить и настичь. И все, и
достаточно.
Ну, понятно, между своими тайн быть не могло. Вечером у
костра (заночевали прямо в лесу, на лапнике) Спартак, Комсомолец и Марсель обо
всем договорились. Куда как просто договариваться, когда все прекрасно понимают
– ну нет иного выхода, просто-напросто нет.
– Я пойду с первой колонной, – вдруг сказал Комсомолец,
бросив в ночной костер докуренную папиросу. – Никакого жребия, так надо.
– Надо? – переспросил Марсель, снимая с углей кружку с
чаем. – Что значит надо? Я отправлю Ухо за главного, и хватит.
– Надо, – твердо повторил Комсомолец. – Ну как
тебе объяснить... Вроде карточного долга. Долг отдавать надо?
– Спрашиваешь, что ли?
– Спрашиваю.
– Без вопросов, надо, – сказал Марсель, отхлебывая
чифирь.
– Вот я и хочу его отдать. Есть у меня такой должок. Судьбе
проигрался. Все коны ставил не на те карты и проигрался в дым. Вот теперь хочу
разом отыграться. Вытащу из колоды жизнь и свободу – будем считать, что
отыгрался, помру – будем считать, что мы с судьбой квиты.
– А ты ведь всерьез, – сказал Марсель, внимательно
взглянув на давнего приятеля.
– Поэтому и переубеждать лишнее. Дай лучше чаю хлебнуть...
– А кто ты такой, чтобы на меня гнать! – донесся от
соседнего костра истошный вопль. – Вошь фронтовая! Сучара болотная! Да я
тебе, падла, кишки выпущу!
Марсель мигом вскочил, рванул к месту набухающей ссоры.
Подобные вспышки ему приходилось гасить по двести раз на дню.
– Странно все это, – сказал Комсомолец, снова
закуривая. – Мы посылаем на смерть людей, а люди верят нам. По-прежнему
верят, что мы знаем, что делаем, что мы твердой поступью ведем их к свободе.
Когда ты вчера выступил перед ними и сообщил, что мы рвем в Финляндию, что надо
только границу перейти, а она рядом, что там их всех ждет амнуха, потому что за
наши преступления мы можем сидеть только здесь, что больше их никто никуда не
посадит – люди ж были по-настоящему счастливы, в полном смысле воспряли. И
помирать сегодня, кому придется, будут радостно... Хотя, наверное, кто-то еще
догадывается насчет Норвегии, но молчит. Тебе не кажется, что это все
напоминает...
