Короче, сегодня был их, Спартака и Жорки, последний день во
Львове и первый – совершенно свободный. Свободный вплоть до завтрашних
шестнадцати ноль-ноль. А в восемнадцать ноль-ноль – поезд до Ленинграда, а
оттуда – на попутке в полк... И все, командировке конец.
Между прочим, вот вам еще одно преимущество лейтенантской
молодости. Кого первым делом отправляют в командировки? Молодых и неженатых,
конечно. Так, глядишь, везде и побываешь, куда раньше только собирался. Весь
Союз можно посмотреть. Здорово!
Набродившись по Львову, они присели за столик уличного кафе.
Заведение располагалось на краю какой-то старинной площади, точно напротив
старинной часовни, и они с Жоркой от нечего делать (то есть когда в обозримой
близости не проплывает легкой походкой стройненькая чаровница) разглядывали
рельефы на ее стенах – святые, библейские сцены, львиные морды, горгульи. «А из
круглого чердачного окна, обрамленного каменным венком, пулеметным огнем можно
накрыть всю площадь», – отчего-то пришло на ум Спартаку.
Хотелось дернуть холодного пивка – вон как соблазнительно
тянут за соседним столиком. Но на улице этим заниматься не стоило, патрулей по
Львову разгуливает превеликое множество, у них сегодня уже трижды проверяли
документы, кои, разумеется, находятся в полнейшем порядке. Посему они
тихо-мирно потягивали газировку с сиропом.
– Симпатичный городишко, – сказал Жорка Игошев.
Спартак авторитетно кивнул и напомнил, закинув руки за
голову:
– Ну и что там у тебя с аэроклубом?
– А, ну да, – спохватился Жорка. – Короче, однажды
просят меня залить масло в ероплан под названием «Р-5». А я что? Не впервой.
Беру ведро, беру воронку с капота ероплана, подкатываю бочку. Заливаю.
Докладываю: мол, все в ажуре, не извольте беспокоиться. Молодец, говорят. А
наутро... Прихожу в ангар, а там техник стоит, воронку мою, черную изнутри
почему-то, нюхает и очень нехорошо глаза выпучивает. Ты, говорит, паршивец, что
залил? Как что, говорю, масло, как приказывали! А он: ты, сволочь
вредительская, откуда масло брал? И прямо-таки закипает, как чайник. Что значит
– откуда, говорю, вон из той бочки. И очухиваюсь уже на полу ангара, в затылке
трещит, круги перед глазами... Это он меня, оказывается, по черепу треснул в
сердцах... Потому что я, оказывается, отработку залил.
Спартак усмехнулся. Ну да, залить отработанное масло в мотор
– это сильно.
Жорка на его усмешку посмотрел косо – мол, не фиг ржать,
ничего смешного я не говорю... а потом и сам растянул губы в ухмылке.
– Да и это еще не все, – продолжал он. – Очухался
я, а вокруг уже инженер, механик, еще какие-то люди... Спрашивают хором: и куда
ж, мил-человек, ты масло залил-то? Сюда вот, честно отвечаю, в желтую трубку. А
мне опять – бац! – по затылку. Потому что желтый – это цвет бензосистемы.
Спартак уже откровенно хохотнул. За соседними столиками
стали на них оглядываться.
– Ну и что?
– Ну и ничего. Мотор теперь дней пять перебирать придется. И
ведут меня чуть ли не под конвоем к начальнику аэроклуба... А начальником у
нас, надо сказать, был некто Кучин Илья Михайлович. А я, когда только в
этот аэроклуб пришел, отыскал его брошюрку в библиотеке – что-то там про
особенности парашютных прыжков в условиях ограниченной видимости. Прочитал –
думаю, познакомлюсь с ним лично, так и блесну интеллектом. Но, вишь ты, до сих
пор познакомиться не удавалось: где я – а где он... И надо же, приводят меня к
нему под белы ручки: вот, дескать, вредитель и аглицкий шпион, машины портит
только так, гаденыш, ставленник мирового империализьма. Кучин начинает
наливаться багрянцем, а я ему так несмело: «А ведь мы знакомы, Илья Михалыч...»
Он оторопевает: как так? А вот так, говорю, книгу вашу
читал-перечитывал-зачитывался, очен-но мудрый и полезный для Советской страны
труд получился. И вижу, товарищ Кучин прям расцветает. Тает прям на глазах и
плывет. А ну-ка, говорит, расскажи мне про особенности парашютирования ночью,
да в тумане, да с предельно низких высот. И я ему по полной, как по писаному:
глава третья, раздел четвертый: то-то, так-то и эдак-то. И смотрю на него с
обожанием. Прогнал, значит, он конвоиров моих, за стол усадил, расспрашивать
начал. Хочешь, говорит, летчиком быть? Я ему: больше жизни хочу. А что, и
вправду хотел... Ладно, грит, пособлю. И тут же при мне звонит в Ейск, в Школу
морских летчиков: есть, мол, для тебя, Петр Семеныч, кандидатура весьма
подходящая, слово красного командира, не подведет... Во. Так я, собственно, и
попал в летуны...
Спартак уважительно покивал. Бывает и не такое.
Отчего-то самому вспомнилась медкомиссия, которую он
проходил перед поступлением в курсанты.
Военврач Шаталов, конечно, помог своей рекомендацией – но
завалить Спартака хмурые коновалы могли ничуть не хуже, чем ежели бы он пришел
с улицы. И ведь заваливали! Вместе с ним в приемной медкомиссии толпились
десятки парней – не в пример Спартаку мускулистее, подтянутее и, чего уж греха
таить, симпатичнее. Совсем как на плакатах ОСОАВИАХИМ. И Спартак с тоской
подумал, что ему ничего не светит рядом с этими покорителями небес. Однако один
за другим красавцы отсеивались то у одного, то у другого врача и сходили с
дистанции, а Котляревский пока шел ровно, без штрафных очков и сам тому факту
поражался. У самого финиша, перед самой мандатной комиссией, ждало последнее
айболитское испытание: кабинет психотехники, где ломались и не такие богатыри. Какие-то
приборы с мигающими лампочками, темные комнаты с неожиданно вспыхивающими
ослепительными фонарями, ручки, за которые надо было дергать, если на левом,
скажем, экране появлялось изображение кошки, а на правом, допустим, –
изображение яблока, но только в том случае, если не сработает звуковой зуммер,
а красная лампочка, напротив, загорится...
Казалось бы, ничего сложного, но Спартак вышел из пыточной
камеры мокрый как мышь, с учащенно бьющимся сердцем и полной уверенностью, что
испытание он завалил.
Однако в медкарте появилась надпись: «Годен к полетам без
ограничений», – и он не знал, кого благодарить – судьбу, удачу,
собственный организм или военврача Шаталова...
– Пошли пройдемся, – предложил Жорка Игошев. –
Скоро вечер, а я, например, проголодался. Остатка наших командировочных вполне
хватит на ужин в ресторане. Осталось этот ресторан найти.
– Чего его искать! Пойдем в один из тех, мимо которых
проходили.
– Не то. Надо бы найти какой-то ресторан в местном духе.
Хочется чего-то особенного, чего у нас нет и быть не может. Эдакого, короче
говоря. В общем, сам не знаю, чего именно.
– Это называется ясное виденье цели, – сказал
Спартак. – Думаю, из тебя получится отличный командир звена. Ладно, пошли.
Часок еще погуляем, а там видно будет...
Они встали из-за столика, вышли на брусчатку и двинулись
через площадь, на которой было разрешено автомобильное движение, но автомобилей
было настолько мало, что пешеходам они ничуть не мешали...
