– Я тебя не пытаюсь расколоть, сосед, – Комсомолец тоже
был серьезен. – Мне, лично мне нужно это знать. И дальше меня не пойдет,
даю слово. Ты тоже меня знаешь и мое слово знаешь.
– Знаю, – раздумчиво проговорил Марсель, внимательно
глядя на собеседника. – Раз так тебе это нужно знать... Большой тайны тут
нет. С ОУН я связан не больше, чем с тобой. Даже меньше. Просто мы пытались
договориться и не оттаптывать друг другу ноги. И уже почти договорились, да вы
помешали. Доволен, сосед?
– Доволен, доволен...
* * *
Только сейчас Спартак обратил внимание, что Беата пытается
высвободить руку из его ладони, которую он сжимал чересчур сильно. Да, на
некоторое время он потерял над собой контроль. И это если не простительно, то
объяснимо. (Но девочка-то какая молодчина! Не пикнет, не вякнет, не шикнет!
Понимает, что любой мало-мальский звук сразу привлечет внимание.)
«Невозможно, немыслимо, такого не бывает!» – вот что назойливо
вертелось у Спартака в голове. И мучительные гамлетовские сомнения: выйти к ним
или не выйти? Если б не Беата – вышел бы, не раздумывая. А так – продолжал
слушать разговор соседей по коммуналке, вдруг вошедших на тупиковый и
заброшенный задний дворик полупритона-полуресторана в городе Львове. Немыслимый
бред, фантастическое совпадение. Ну Марсель – ладно, куда только не закинет
воровская фортуна... Но Комсомолец?! Мама в последнем письме вроде упоминала
что-то насчет того, что правильный сосед ушел из райкома комсомола и теперь
подвизается на ниве НКВД... однако встретить обоих в не до конца советском
Львове?! Не бывает такого...
Вдруг Спартак вспомнил где-то вычитанную мысль. Точно
процитировать не мог, но смысл пассажа заключался в следующем: есть некий
предел, выходя за который вещь превращается в свою противоположность. А с
позиций сегодняшней ночи можно сказать так: случайность бесспорно перешла некий
предел, а противоположность случайности – закономерность. Выходит, их львовская
встреча закономерна и содержит в себе какой-то смысл, до поры неясный.
«Так и до метафизики докатишься, летчик, надо срочно
тормозить...»
* * *
– Доволен, – еще раз повторил Комсомолец. – Раз ты
не имеешь к ОУН прямого и непосредственного отношения, то давай расходиться.
Пошли, я тебя выведу за облаву. И катись на все четыре.
– Ты это серьезно? – опешил Марсель.
– Серьезнее некуда. Не рассиживайся, некогда.
– А как же ментовский долг, не говоря уж про должностное
преступление?
– Не твоя забота.
– Нет, правда, скажи, – настаивал Марсель, – если
ты всерьез, то зачем помогаешь?
– Можешь мне не верить, но я и сам над этим ломаю голову –
зачем...
* * *
– Ушли, – сказала Беата. – Какой странный у них
разговор был, правда? Русский я знаю не хуже твоего, но я мало что поняла. Да и
пусть! Выждем минут десять и тоже будем выбираться, хорошо?
– Десять мало, – сказал Спартак, думая вовсе не о
безопасности, а о лишних десяти минутах наедине. – Не меньше двадцати.
А потом и вовсе решился. Постоял малость перед прорубью – а
как же Жорка, а как в гостиницу поодиночке пробираться, а как же завтрашний
поезд в восемнадцать часов, прикинул все варианты – и прыгнул в ледяную воду:
– Беата, прекрасная вы незнакомка... Я понимаю всю
абсурдность моего предложения, а также прекрасно осознаю, что ваш спутник
наверняка будет весьма недоволен, если не он, а какой-то оккупант проводит вас
сегодня до дому и будет защищать от прочих оголтелых оккупантов... Но! –
тут у него сбилось дыхание. – Но, Беата, завтра у нас с приятелем поезд,
мы возвращаемся по месту несения службы. И вряд ли когда-нибудь в ближайшее
время сможем вернуться в этот прекрасный город... Беата! Позвольте назначить
вам свидание на завтра... Ни к чему не обязывающее. Я просто хочу увидеть вас –
и уехать. Может быть, навсегда.
Показалось, или шановна пани действительно улыбнулась в
темноте?!
– Ну что вы молчите?.. – выдохнул он.
– Завтра у меня трудный день, – с ноткой неуверенности
сказала Беата.
– Ну?!
– Ну хорошо. В два часа возле часовни Боимов, знаете такую?
– Не знаю, но найду!
– Просто короткий тет-а-тет двух случайных друзей, –
определила она рамки. – Один, холодный, мирный...
Друзей! Это внушало оптимизм. А то, что пушкинский Дон-Гуан
под словами: «Один, холодный, мирный», подразумевал отнюдь не тет-а-тет, вообще
поднимало на крыльях.
В первый раз прыгая с парашютом, он боялся гораздо меньше,
чем сейчас услышать ее «нет».
Она не сказала «нет»!
Глава 7
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа...
Июнь 1941 года
В могучем стремительном танке,
Душою изыскан и чист,
Слагает японские танки
Молоденький русский танкист.
Зовут его Гладышев Коля,
И служит он на Халхин-Голе,
Но нравится Коле и всё
Японский писатель Басё...
Была суббота. И настроение было преотличнейшее.
А с чего бы настроению быть другим? Дневная жара спала, наползал
вечер, и вместе с ним приходила прохлада. А главное – трудовая летная неделя
позади, позади тренировочные полеты, облеты советско-финской границы,
патрулирование неба над Кронштадтом и Красной Горкой, теоретические занятия,
отладка машин, ежедневные политзанятия и тэ дэ, и тэ пэ, впереди же –
увольнительная до двадцати двух ноль-ноль воскресного дня. Короче, все
воскресенье твое. Сие, правда, не касается того, кто остается на боевом
дежурстве. А поскольку очередь Спартака заступать на «бэдэ» лишь в следующее
воскресенье, то бишь двадцать девятого, так отчего ж не порадоваться жизни
полной грудью и прочими фибрами организма!
Некоторый диссонанс в настроение вносила, конечно, львовская
пани Беата, которая в душу запала, но Спартака обманула по всей программе. Он
честно, как дурак, как условились, ждал барышню возле часовни Боимов с половины
второго. Прождал до четырех. Нарушая запрет ходить поодиночке, комкая букет,
поминутно сверяясь с часами, ревнуя и рисуя в воображении картины одну
«адюльтернее» другой – но гордячка так и не явилась. А потом настала пора
мчаться на поезд, опоздание было смерти подобно, да и Жорка места себе не
находил, мечась по перрону. Успели. А в купе Спартак откупорил бутылку
водки и... Ну и позволил себе расслабиться. И даже подрался в тамбуре с
какими-то артиллеристами, еле растащили... В общем, глупо себя повел.
Знал же, что бабы – стервы, но вот почему-то купился на
польскую пани...
Да ну ее к чертям поросячьим.
