Спартак валялся на койке в кубрике (именно в кубрике! –
летчики Балтийской авиации – краснофлотцы, а не какая-нибудь там пяхота) и
перебирал гитарные струны. Вокруг царила, можно не бояться этого слова,
праздничная суета: вот младший лейтенант Мостовой драит бархоткой форменные
пуговицы, пыхтя так, будто завтра ему шагать в парадном строю перед вождями на
Мавзолее; Жорка Игошев, товарищ по львовским приключениям, лежа на койке,
тренирует карточные фокусы, чтоб завтра на пляже у Петропавловки развлекать
крепкотелых загорелых девчат на соседних лежаках, а Джамбулат Бекоев, старательно
шевеля губами, читает письмо из дома и то насупливает брови, то хмыкает, а иной
раз и бьет босой пяткой по кроватной спинке, привлекая внимание лейтенанта
Игошева: «Эй, Жорка, слушай!» – и выдает новости с родины...
Спартак любил эти субботние вечера не меньше, чем полеты.
Ощущается эдакая приятная телу и душе истома. Как в песне на самой заезженной
пластинке их патефона: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось». Оттого и
самому хотелось петь.
Спартак вновь тронул гитарные струны:
Два друга у Коли, два брата –
Архангельский и Пастухов,
Но не понимают ребята
Прекрасных японских стихов...
– Я тоже не понимаю тебя, гладиатор, – заметил
Джамбулат, на миг отрываясь от письма. – Зачем неправильные песни поешь,
а? Про авиацию петь надо, а не про этих, которые в консервах ездят!
– Пой, – лениво разрешил Спартак. И продолжал с
намеком:
Один все читает, холера,
На каждом привале Бодлера,
В поэзии танку другой
Ни в зуб, понимаешь, ногой.
Ему, мол, милее Маршак!
Чего понимал бы, ишак...
[16]
Джамбулат намек понял и оскорбленно фыркнул.
В открытую дверь кубрика заглянул матрос Матибрагимов, на
рукаве которого красовалась повязка «КПП», и с порога объявил:
– Товарища лейтенант Котляревский, на проходной! Дежурный по
КПП послал.
Что ж, хоть и ожидаемая, но всегда приятная новость. Спартак
отложил гитару и бодро вскочил с койки.
– Одну боевую единицу наше звено теряет прямо сейчас, –
деланно-печальным голосом произнес Жора Игошев. – Это вам не зенитки
какие-нибудь и даже не «мессер», это гораздо серьезнее. Это бьет наповал.
– Это даже смертельнее лобового тарана, – подхватил
лейтенант Джамбулат Бекоев. – Так что будь осторожен, летчик.
– Отбомбись без промаха, не опозорь нашу славную
эскадрилью, – сказал свое слово младший лейтенант Лешка Мостовой.
– Завидуете? – застегиваясь, хмыкнул Спартак.
На подначки он не обижался. А чего обижаться-то? Не будь
этих подначек, возникло бы ощущение некой неправильности, ощущение того, что
неладно что-то в бравом лейтенантском королевстве.
– Мы? Завидуем?! – вскинулся младший лейтенант
Мостовой. – Наши моторы гудят не менее звонко. По Джамби тоскует в горах
прекрасная принцесса Тамара, которая каждый день пишет пламенные письма. Жорка
у ленинградских студенток и заводских девчат прям-таки нарасхват, того и гляди
охомутают... Я вообще не понимаю, как ему удается проскакивать в узкие ячеи их
сетей...
– Потому что уметь надо. Высший пилотаж, не каждому дано.
Летчиков много, а Чкалов один. А я в своем деле Чкалов, – вставил Игошев,
пряча карточную колоду под подушку. – Ты, кстати, про себя еще забыл
сказать.
– И про себя могу, – кивнул Мостовой. – Я уже,
считай, женатый человек. Свадебку с Иришкой сыграем в августе, самое позднее –
в сентябре.
– Чего ж ты молчал? – Джамбулат подскочил на койке,
словно уколотый кроватной пружиной. – Друзьям молчишь, да? Мы ж должны
готовиться!
– Готовиться? – насторожился Мостовой.
– Э, ты не понимаешь! Надо все продумать. Разломаем старые
контейнеры и сколотим столы. Столы поставим прямо на аэродроме. Вина не
покупай, вино за мной. Сегодня же... Нет, завтра же напишу своим, чтобы
готовились высылать вино в августе. С проводниками на дороге я договорюсь. Или,
может, кто из наших полетит попутным. Только надо посчитать...
– Пошел. Пока. До завтра, – сказал Спартак.
Интересно было бы, конечно, послушать, что там еще наобещает
Джамбулат – например, сколько баранов накажет родственникам откормить к
августу. Но Спартака ждала на проходной хорошая девушка по имени Вилена. И не
престало заставлять ждать хорошую девушку, которая после работы еще полтора
часа ехала на паровике, а потом добиралась до деревни на попутке...
Спартака проводили весьма полезными советами:
– Смотри аккуратней на виражах!
– «Горками» и «бочками» не увлекайся!
– И не забудь к завтрашнему вечеру из штопора выйти...
Над КПП висел огромный плакат: «УЧИЛИЩЕ НАУЧИЛО ТЕБЯ ЛЕТАТЬ.
ПОЛК НАУЧИТ ТЕБЯ ВОЕВАТЬ. НО СТАТЬ ИСТРЕБИТЕЛЕМ ТЫ СМОЖЕШЬ ТОЛЬКО САМ».
Записав у дежурного адрес, по которому в случае надобности
его может отыскать посыльный, Спартак вышел за проходную – Вилена дожидалась
его на лавке под «грибком» – и с тягостным вздохом взял у нее сумку. (Он знал,
что там, в сумке. Домашние пироги. Виленка была убеждена, что военного и
вдобавок холостого человека необходимо подкармливать чем-нибудь вкусненьким.)
И они направились в деревню.
Вернее, не в саму деревню, а к стоящим несколько особняком
домам начсостава. Это был своего рода отдельный квартал, примыкающий к
аэродрому, – три двухэтажных бревенчатых дома барачного типа, три
одноэтажных дома, клуб. Несемейным лейтенантам отдельное жилье, вишь ты, не
полагалось, поэтому жили они на территории аэродрома в казарме, именуемой
кубриком, и девушек им водить, по сути дела, было некуда. Каждый выкручивался,
как мог. Спартака, например, выручал техник его звена, некто Самойленко. Хотя
техник Самойленко был не женат, однако ж проживал в отдельной комнате – потому
что, во-первых, служил на аэродроме уже пес знает сколько времени, а во-вторых,
был семейным человеком всего какой-то год назад. (Неведомо по каким причинам
семейная жизнь дала трещину, супруга отбыла к месту прежнего проживания,
куда-то под Псков, и техник остался в квартире один. Что и говорить: повезло
мужику!) На субботние вечера он уходил ночевать на аэродром, и комната
оставалась в полном распоряжении лейтенанта Котляревского.
Увольнительная начинала действовать с шести ноль-ноль
воскресенья, и только с этого момента разрешалось покидать территорию
населенного пункта Климовцы. А не позже двадцати двух ты обязан доложиться о
прибытии в часть. Поэтому единственная возможность провести романтическую ночь
с дамой сердца – это провести ночь в населенном пункте Климовцы. А вот бедный
лейтенант Котляревский не нашел даму сердца в Климовцах. Ну вот не нашел, и
все! Не сложилось. Не повезло. Зато нашел в городе Ленинграде. И что ж теперь,
вовсе отказаться от личной жизни? Или вести ее, жизнь личную, исключительно в
дневное, напрочь не романтическое время суток?
