– Здравия желаю, товарищ Сталин, – сказал Кузнецов.
[1]
И Жаворонков
[2]
сказал:
– Здравия желаю.
Сталин поднялся навстречу вошедшим. То же, с секундной
заминкой, сделали и остальные.
– Смею надеяться, – очень серьезно сказал он, –
что вы все друг с другом знакомы хотя бы заочно. Поэтому обойдемся без взаимных
приветствий и уверений в совершеннейшей почтительности. Давайте сядем и сразу
перейдем к делу.
Солнце наконец скрылось за горизонтом, и кроваво-красное
свечение над горизонтом померкло, стало серым. Медленно наползали сумерки.
Вот-вот поступит сигнал о необходимости спуститься в укрытие. А город
погружался в темноту, свято блюдя светомаскировку, и скоро завоют сирены, и
лучи прожекторов зашарят по небу…
* * *
– Товарищи, наше предложение таково, – прочистив горло,
начал Кузнецов, аккуратно пристраивая по левую руку сложенную вчетверо карту.
Если он и волновался, то волнения своего никак не выказывал, был собран и
деловит.
Берия едва заметно улыбнулся: Кузнецов ему положительно
нравился.
– И основано это предложение на трех, так сказать,
неоспоримых фактах, – продолжал нарком ВМФ. – Первое: боевой дух в
армии и на флоте практически сломлен. Мы отступаем по всем фронтам, снабжение и
связь нарушены почти повсеместно, фашист прет напролом, как на маневрах. И в
ближайшее время перейти в контрнаступление, думаю, нам вряд ли удастся.
Он замолчал и посмотрел на Сталина. Глаза в глаза. В
кабинете повисла нехорошая тишина.
– Продолжайте, пожалуйста, товарищ адмирал, – произнес
Сталин равнодушным голосом. Слишком равнодушным.
– Я просто констатирую факты, – ничуть не оправдываясь,
сказал нарком. И ничуть не тушуясь. – Вот факт второй: противник уже
совершает налеты на нашу столицу. Почти каждую ночь. Наши силы ПВО с атаками
пока справляются, но, полагаю, излишне говорить о том, как эти налеты
сказываются на умонастроении советских людей. Так что ситуация угрожающая,
товарищи... И факт номер три: герр Геббельс трубит на всех углах по всей
Европе, что военная авиация СССР уничтожена на корню, до последнего самолета.
Шапошников открыл было рот, чтобы возразить, но передумал.
– Так утверждает Геббельс, – напомнил Кузнецов. –
А немецкий солдат привык верить, что ему говорят вышестоящие, так сказать,
инстанции.
– Что вы предлагаете конкретно? – нетерпеливо спросил
Берия и сцепил пальцы в замок.
Кузнецов выдержал театральную паузу и буднично ответил:
– Бомбить Берлин.
– Не понял?! – Шапошников подался вперед.
– Я предлагаю, – спокойно повторил Кузнецов, –
совершить ответный авиационный налет на столицу Германии. И произвести
бомбометание в самом центре вражеского логова. И в самое ближайшее время.
Вновь воцарилась тишина.
– Эвона на что замахнулись... – Берия снял пенсне,
очень тщательно протер стеклышки платком с полосками по кайме.
Сталин хранил молчание и был неподвижен, как памятник самому
себе, лишь переводил тяжелый взгляд с одного на другого.
– С военной точки зрения операция особо важного значения не
имеет, – продолжал Кузнецов. – Однако с точки зрения
идеологической...
– Это ясно, – перебил Берия, вновь водружая пенсне на
нос. – И вы утверждаете, что сия акция... э-э... выполнима?
– Разрешите...
Кузнецов развернул карту – это оказалась карта Балтийского
моря, – разложил на столе и ответил:
– Я говорил с Алафузовым,
[3]
а он
профессионал крепкий, мы несколько раз все просчитали, проверили и взвесили,
посоветовались со специалистами... Да, это рискованно, опасно, но... шанс на
успех, безусловно, есть. И шанс немаленький... Может быть, лучше Семен
Федорович обрисует положение вещей?
Командующий ВВС ВМФ привстал, склонился над картой. От
неприметной точки на карте до Берлина протянулась жирная, уверенная карандашная
прямая.
– Если стартовать с ленинградских аэродромов, то самолеты
дотянут только до Либавы. Но вот тут, – Жаворонков ткнул пальцем в
исходную точку на карте, – в Рижском заливе есть остров Эзель.
[4]
От него до Берлина примерно девятьсот километров. И при максимальном загрузе
топлива в три тысячи килограммов наши самолеты смогут долететь до Берлина и
вернуться обратно... Правда, при почти пустых баках...
– Лететь надо будет по прямой, – добавил
Кузнецов, – над морем, отбомбиться и немедленно назад. Ни малейшего
промедления. Пятнадцать-двадцать минут задержки, и до острова уже не
дотянуть – не то что не зайти на второй круг, а садиться придется по ту
сторону фронта, на территории, оккупированной противником...
Сталин все еще молчал.
– Черт подери, красиво! – шумно выдохнул
Шапошников. – А что ПВО немцев? Вокруг Берлина зениток, как блох на
барбоске...
– Но ведь советская авиация полностью уничтожена, не правда
ли? – улыбнулся Кузнецов. – Самолетов-то у нас нет ни одного... И
даже вы, товарищ генерал, поначалу были удивлены нашим планом. А фрицам и
в голову не придет, что русские отважились на такую наглость.
– Лететь придется на предельной высоте, это тысяч восемь
метров, – уверенно сказал Жаворонков. – Прожекторы не достанут. А
если и достанут, то никто с земли не разглядит тип бомбардировщиков. И еще.
Придется идти без сопровождения истребителей.
– Почему?
– Топлива не хватит даже на билет в один конец... Мы
планируем сначала провести разведку погоды, потом разведку зенитной обороны
города. И только после этого начать операцию.
– А кстати, самолеты какого типа? – спросил Берия.
– «ДБ-3»
[5]
. Или «ДБ-3ф», –
незамедлительно ответил Жаворонков. – Наиболее подходящие для такой
операции. Три звена по пять самолетов, итого пятнадцать машин. У меня есть все
расчеты по исходникам...
– После. Я знаю, что такое дальние бомбардировщики. Запас
бомб?
– Максимум семьсот пятьдесят килограммов на самолет. Но... я
бы посоветовал загрузить по две двухсотпятидесятикилограммовых бомбы. Или по
одной пятисотке.
