Все трое представились (фамилии Спартаку ничегошеньки не
говорили), потом спросили, известно ли, зачем все они здесь собрались и какой
вопрос стоит на повестке дня. Всем, и Котляревскому, было известно. Тогда
поднялся штатский и сообщил хорошо поставленным голосом оратора:
– Товарищи, на повестке дня только один вопрос.
Вот... – двумя пальчиками, чуть брезгливо, точно боясь запачкаться, он
приподнял со стола листок бумаги – Спартак узнал собственный рапорт. – Мы
ознакомились с этим, так сказать, творением. Так сказать, трудом. И что я могу
сказать? Недурно. Очень недурно. Мастерски. То, как товарищ Котляревский ловко
уходит от ответственности, как всю вину за случившееся перекладывает с себя на
кого угодно, на что угодно, – достойно всяческой похвалы. Я предложил бы
напечатать это в «Боевом листке». А что? Хороший стиль, писать он явно умеет,
грамотный опять же, лично я ни одной ошибки не нашел... Может, вам, – тут
он соизволил посмотреть на Спартака, – в писари стоило бы податься?..
Если бы не предупреждение Серегина, сейчас Спартак вспыхнул
бы, как лужа бензина. Товарищ в цивильном выжидательно смотрел на него, но
поскольку никакого вопроса задано не было, Котляревского ничто не обязывало
открывать рот, и он промолчал. Только, едва сдерживаясь, понуро опустил голову
– мол, стыдно, товарищи дорогие, ох, стыдно, не надо меня ругать, я больше не
буду.
– Вот только одно я не могу понять, – малость увеличил
обороты штатский, – трусость это, недомыслие или... или что-то другое. Не
согласны? Кто-то может подумать – пустяк. А представим себе, что подобное
происходит на фронте. Истребитель товарища Котляревского, понимаете ли,
заблудился в облаках, а в этот момент эскадра вражеских бомбардировщиков
(«Эскадра?!» – мысленно восхитился Спартак и опустил голову еще ниже)
прорывается в наш тыл. И вот уже нет города, нет села, нет оборонного завода.
Сотни семей остались без крова, дети – без матерей, рабочие – без жен...
И он запнулся, не смог продолжать от поступившего к горлу
комка.
– Позвольте мне, – тут же встал моложавый полковник в
летной форме – очевидно, тоже смекнул, что цивильного несет явно не туда. И
начал почти отеческим тоном, обращаясь к Спартаку: – Вы идете установленным порядком.
И вдруг теряете бомбардировщиков. Почему-то бомбардировщики друг друга не
потеряли, а вот истребители-бомбардировщики – запросто... Впрочем, отставить.
Не истребители, а истребитель. Ведомые выполняли ваши маневры, к ним у нас
претензий нет, а вот что вы выполняли, Котляревский? Объясните.
– Я там все изложил, – буркнул Спартак.
– Вы не знали задания, поставленного командованием перед
группой «СБ», – поддакнул третий орел в форме. – Вам была неизвестна
конечная цель, полетное задание смежников... Но ваша-то задача вам была
известна, здесь вы сами ее прописали – сопровождать бомбардировщики от точки
рандеву до точки сброса и обратно... Или это задание для вас излишне сложным
оказалось? А? Начнись атака вражеских истребителей, сколько машин мы бы потеряли?
Причем, заметьте, машин вместе с экипажами и невыполненной боевой задачей...
– Если б была связь да хотя б визуальный контакт, чтобы
повторять маневры! – позволил себе чуть возвысить голос Спартак.
И пошло-поехало. А почему не было визуального контакта?
Потому что была облачность. А подойти ближе? А вы попробуйте подойти ближе в
условиях плохой видимости! Малейший вираж – и мы столкнемся!.. Тише,
Котляревский, не кипятитесь, отвечайте спокойно, по существу... Почему вы сели
не на своем аэродроме? Поскольку топливо было на нуле, я писал об этом и о
коменданте, о котором все... Ясно-ясно, с комендантом мы разберемся. Тоже,
кстати, вопрос, почему истребители не сразу заправились и не сразу взлетели...
Но вы, вы-то что же, не умеете рассчитывать запас топлива? Зачем совершать
вынужденную? Ах, вам попалась по пути колонна немецких танков, и вы решили
обстрелять ее всем звеном... Ну да, понятно, бомбардировщики все равно
потеряны, времени свободного теперь навалом, так почему бы и не порезвиться...
А вот интересно: в вашем полетном задании было сказано хоть слово о танковой
колонне? Или, может быть, обстреливать колонну танков вам приказали устно? Ах,
никто не приказывал? Так почему вы ее обстреляли, горючего было много? Или
патроны лишние? И кстати: сколько вражеских танков вы уничтожили? Я-асно...
зато патроны извели, не говоря уж о топливе, машины посадили черт знает где...
И если б вы были зеленый новичок, не нюхавший пороха... Вам когда-нибудь
объясняли, товарищ Котляревский, что есть такое понятие: дисциплина?..
Ну вот, еще и немецкие танки припаяли. И Спартак с тоской
вдруг понял, что, может, и не трибунал, но из авиации его попрут точно.
Часа полтора его мытарили, и все это время ленинская комната
была переполнена, лишь изредка кто-нибудь выходил быстренько перекурить на
крыльцо. Все молчали, внимательно слушали. Никто не заступился. Хотя Спартак –
да и все остальные – прекрасно понимали: заступайся не заступайся, а
показательная порка есть показательная порка. Потеря бомбардировщика – это не
хухры-мухры, кому-то же надо надавать по шапке, так почему бы и не стрел...
пардон: не летчику?
Потом тройка удалилась на совещание, всех попросили
разойтись – мол, приказ будет вывешен на доске объявлений, и Спартака тут же
окружили сочувствующие лица; его утешали, называли гостей разными нехорошими
словами, говорили, что все обойдется...
Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось
разговаривать.
Котляревский мягко высвободился из участливых рук, пошел к
себе в кубрик и завалился на постель прямо в обуви.
Не обошлось.
* * *
Под трибунал не отдали, партбилет не отобрали, в звании не
понизили и вообще из авиации не выперли – и на том спасибочки. Причем лично
товарищу Серегину: постарался, замолвил, где надо, словечко.
Но из летчиков-истребителей пришлось уходить. Тут уж даже
авторитет командира не спас. Спартака перевели куда-то под Таллин, на какой-то
продуваемый всеми злыми балтийскими ветрами остров Эзель, на какую-то вшивую
базу Кагул, где вроде бы базировались истребители, но было вакантное место для
пилота бомбардировщика.
Что ж, будем тихоходом. Какая, в сущности, разница? Тише
едешь – дальше будешь. Хоть не в наземные службы перевели, не в
механики-техники...
Так что отвальная и – прости-прощай, братья-летуны, не
забывайте каждые сорок секунд оглядываться, разрешите идти, товарищ командир,
спасибо за все, фибровый чемоданчик в руку, назначение в зубы, на славной
машинке «Газ-АА» до соседнего аэродрома – оттуда как раз до этого острова
должен лететь грузовой ероплан, как говорил Жорка Игошин...
А на душе все равно было нехорошо.
* * *
Ничего, не так уж все и плохо. Холодная даже в июле Эстония,
серые воды Балтики, фронт совсем рядом – Восьмая армия Северо-Западного фронта
пока держится, но вот-вот начнет отходить на север, к Финскому заливу. Так что
время от времени залетают на огонек голуби из Люфтваффе и гадят вокруг, да
периодически пакостят, как могут, эстонские националисты. Могут мало, но все
равно пакостят...
