Спартак морщился, восстанавливая дыхание. Он до сих пор не
понимал, что это за народ. То, что ему врезали, ничего еще не означало, и не
факт, что перед ним – немецкие пособники: знаем мы этих польских панов, кипящих
ненавистью к отечеству всех рабочих и крестьян...
– И кто ж вы будете? – огрызнулся он, отдышавшись.
– Мы, хлопче, не будем, а есть панове. Вот так и будь ласков
обращаться.
Послышался топот ног – это от самолета примчался третий,
совсем зеленый пацан, одетый примерно так же, но, в отличие от старших, свои
эмоции выражавший гораздо более бурно: он откровенно таращился на Спартака с
восторженным ужасом, даже рот разинул. Правда, и у этого сопляка болталась на
плече винтовочка...
– Вуйко Панас, вуйко Панас! – затараторил вьюнош,
перетаптываясь на месте от любопытства. – Щось, то и буде американ?
– Американ, – проворчал Панас. – Хоть сейчас в
комиссары пиши. Побачь на одяг, Кость, добре побачь. Яка одзнака у него на
пуговицах?
Хлопчик присмотрелся:
– Совдеповьска, вуйко Панас, гвяздка с серпом и молотом...
– О то...
– Вы ж сами, вуйко, казали, що на аэроплане одзнака
американьска...
– Казав. Бо так и есть. Живали в той Америке, ихние одзнаки
ни с чем не спутаем... Вот только этот сукин кот на американа похож, як я на
фильмову актрису. Звыклый совдеповский морд, аж тошно...
– Може, он жид? – спросил доселе молчавший третий, с
нешуточной надеждой спросил.
– А добже бы жид, – оживился и сопляк с нехорошими
нотками в голосе. – Эй ты, драный. Не жид будешь?
– А в самом деле, хлопче, – сказал невозмутимый Панас,
словно гвозди вбивал неторопливо. – Спускай штаны, быстренько, як справна
шлюха перед клиентом. Пользуясь ученым оборотом, сделаем экспертизу, бо, сам
разумеешь, жида сразу видно...
– Слушайте... панове! – воскликнул Спартак негодующе.
Панас неторопливо расстегнул кобуру, достал увесистый черный
«парабеллум» и привычно передернул затвор, так что он на миг сложился домиком.
Поднял дуло на уровень Спартакова лба и сказал с прежним спокойствием:
– Тебе ж сказано человеческой мовой: спускай штаны и кажи
хозяйство. По разговору и по личности вроде не похож, но кто ж знает
наверняка...
Глаза у него нехорошо сузились. Ясно было, что пристрелит и
усом не поведет. Задыхаясь от злости и унижения, Спартак справился с пуговицами
и, продемонстрировав требуемое, бросил с вызовом:
– Уж не посетуйте, панове – чем богаты. Кому как, а я
доволен, да и дамы не жаловались что-то...
– Застегнись, – пробурчал Панас, пряча «парабеллум» и с
некоторым разочарованием покачивая головой. – Сам бачу, що не жид...
– А може, вуйко Панас, он этот... современный? –
заторопился шкет, поддергивая на плече винтовочку. – Необрезанный, а все
равно – жид...
– Остынь, – веско ответил Панас, даже не оборачиваясь к
нему. – Тебе, сдается, еще долго уяснять насчет порядка. Каковой у
немчуков зовется красиво и четко – орднунг... Словцо-то каково, будто на
камне... Порядок должен быть. Если не обрезан, значит, не жид. Жалко,
конечно...
– А то, – вздохнул третий. – И жидочку було б
грустно, и людям веселее некуда...
Ох, не нравились они Спартаку, решительно не нравились, и не
в ударе дело: они были из какого-то другого мира, в котором он никогда прежде
не бывал, со своими законами, неизвестными, но заранее отвратными...
– Панове, – сказал он, словно в холодную воду бросался,
стремясь побыстрее избавиться от давящей неизвестности. – Кто вы такие, в
конце-то концов, позвольте осведомиться?
– Отрекомендуемся – легче станет? – хмыкнул безымянный
третий.
– Ясность появится, – сказал Спартак.
– От то-то, – проворчал тот. – За що ни зацепись,
вам, комунякам, подавай полную ясность, як на блюдечке, без того...
– Постой, – сказал Панас. – Не будем, як дурные
псы, перегавкиваться. Хлопец тебе не кто-нибудь, хоть совдеповский, да
офицер...
– Яки у них офицеры? Без погон? Я ж паментаю, у них на
воротнике одна геометрия – уголки, полосочки... Разве ж то офицер – без погон и
с геометрией на воротнике?
– С вострономией, – подмигнул юный Кость.
Панас терпеливо сказал:
– С астрономией – это було у австрияков, чего ты по
молодости лет помнить не можешь. Но именно так и було: не на погонах гвяздки,
как у Российской империи, а именно что на воротнике. А самое, я вам скажу,
смешное – то, что гвяздки были шестиконцовые, в доподлинности как у жидов.
Панове австрияки жидов терпеть не могли, совсем как я, а вот гвяздки отчего-то
были шестиконцовые, даже у генералов... Вот. А у совдепов – именно что
геометрия. Ты, хлопче, навязем говоря, кто будешь по воинскому чину?
– Да так, – сказал Спартак осторожно. – Как-то
около того, и вообще...
– А может, он – нижний чин? – громко предположил юный
Кость.
– Сомневаюсь, – сказал Панас серьезно. – Бомбовец
– офицерская функция, это ж не винтовочка, какую могут навесить любому
молокососу, вот тебя хотя бы взять... Аэроплан, – он значительно поднял
палец, – принадлежность офицерская, как всякая сложная военная
машинерия... Ну, хватит языки чесать. О чем мы серьезно начали? Ага. Хлопец, я
так подозреваю, офицер, хоть и совдеповский. А коли он не жид, то и потехи не
буде. А надлежит его, согласно порядку и дисциплине, предъявить.
– Кому? – не удержался Спартак.
– Ну не чащобному ж лешему, – пожал плечами
Панас. – Наличной власти. Каковой является германское командование.
– А вы тогда кто? – тихо, серьезно спросил Спартак.
Панас так же серьезно разъяснил:
– А мы, хлопче, – панове украинская варта. Или, щоб
тебе було понятнее, господа жандармерия из щирых украинцев. Имеем тут
дислоцироваться для пригляда за ляхами, которые есть элемент подозрительный и
безусловно относящийся к недочеловекам. Ты не смотри, что мы в цивильном – это
мы запросто по утреннему времени гуляем. А для официальных надобностей и форма
имеется – все честью по чести, как полагается.
Он достал тяжелый серебряный портсигар, раскрыл,
приготовился было запустить туда пальцы, но в последний момент передумал,
протянул раскрытый портсигар Спартаку. Третий недовольно пробурчал:
– Еще табачком голубить совдепа...
– Учись, друже, быть мыслью выше обычного холопа, –
сказал Панас спокойно. – Осознавай державность картины. Хлопец – офицер,
хоть и вражеский, мы тоже не быдляке хвосты крутим. Здесь потребна шановность.
Да ты бери, бери, у тебя ж вон пальчики желтые, значит, смолишь...
Спартак взял сигарету и наклонился к протянутой зажигалке –
красивой, блестящей, вроде бы немецкой. Затянулся от души, понимая, что
неизвестно когда такая удача выпадет во второй раз. Сигарета была хорошая, и
весьма. Он мимоходом присмотрелся к портсигару: на крышке сверкал разноцветными
эмалями какой-то замысловатый герб – который этому деревенскому батьке Махно ну
никак не мог принадлежать. Сразу видно, что человек непростой, не серая
скотинка, но на обладателя столь заковыристого герба никак не похож...
