Спартак, однако, убедился, что здесь титул играл огромное
значение. Тут такие вещи принимали крайне серьезно, у них вся эта дурь осталась
в полной неприкосновенности: пан ротмистр, панна княгиня, и все они при
необходимости запросто разбирались в генеалогических сюжетах века этак
семнадцатого...
Очень ему повезло, кстати, что он – Котляревский. У них тут
тоже числились в шляхте какие-то Котляревские. Никто Спартака не подозревал с
ними в родстве, но порой все же высказывались, что исторические корни у него
наверняка здесь, как же иначе, москаль так лихо не смог бы грохать врагов, от
москаля, мол, такого не дождешься, что далеко ходить, вспомнить хотя бы
двадцатый год...
Спартак в таких случаях думал, что с превеликим
удовольствием посоветовал бы им и сентябрь тридцать девятого вспомнить – но к
чему лезть на рожон? Приходилось помалкивать...
Парадная лестница оказалась довольно чистой, они поднялись
на третий этаж (это по-русски, а у них тут он вторым считается, поскольку
первый в расчет не берется и начинают счет со второго...) Беата, достав ключ,
присмотрелась к замку – она раньше тут не бывала, однако справилась.
Тщательно заперев за собой дверь, оглядевшись, походив по
прихожей, заглянув во все три комнаты, наморщила прямой носик:
– Сразу видно, что обитал тут какой-нибудь обер-кондуктор.
Лачуга.
Спартак благоразумно промолчал. По его меркам, этакая
«лачуга» и наркому бы подошла. Но у княгинюшек свои мерки...
Правда, задрав носик в сословной спеси, она сразу же
принялась деловито и внимательно осматривать нечаянное пристанище: выглянула во
все окна, обошла комнаты по второму кругу, уже сосредоточенно щурясь. Потом
сказала:
– Черного хода нет. Это минус.
Спартак столь же серьезно кивнул: это и в самом деле был
нешуточный минус, но ничего тут не поделаешь...
– На что ты так загляделся?
Она подошла, выглянула из-за его плеча. Фыркнула уже с
некоторым легкомыслием.
Роскошная была кровать, что и говорить: с причудливыми
железными спинками, идеально застеленная, словно некая горничная именно ради
них постаралась, с горкой подушек и вычурными столиками с обеих сторон
изголовья.
Спартак повернулся к девушке и напористо обнял за плечи.
Она, не отстранившись, сказала нейтральным тоном:
– Нужно быть начеку...
Но звучало это как-то не особенно убедительно. Никакого напряжения
в ее гибком сильном теле не чувствовалось, Беата прикрыла глаза, отходя после
сумасшедшего напряжения охоты. Медленно притянув ее к себе, Спартак поцеловал
девушку и уже больше не отпускал.
За окном ничего тревожащего не происходило – обычные звуки
улицы, когда вечереет. Ну разумеется, подумал он трезвой, службистской
частичкой сознания. Кишка у них тонка перевернуть вверх дном весь город, в
конце концов не бог весть какие были персоны. Из-за оберста они все перерыли,
но тот городишко был маленький, не то что эта древняя столица польских королей,
которую совсем недавно, по историческим меркам, сменила выскочка Варшава...
Поцелуи понемногу переходили в нечто напоминавшее
лихорадочную борьбу, словно времени у них совсем не осталось, и костлявая
старуха стояла у двери, готовясь деликатно, но непреклонно постучаться черенком
косы: а вот и я, впускайте, люди добрые, час пробил... Одежды становилось все
меньше, пока не осталось совсем, с постели кувыркнулась аккуратная кучка
подушек, бесшумно растелившись по полу, отлетело покрывало, и они обратились в
сплетение нерассуждающих обнаженных тел, возбужденных и друг другом, и бабулей
с косой, так и бродившей в невеликом отдалении. Так уж у них почему-то всегда
получалось: сначала чуть ли не грубо, под непроизвольные стоны девушки, потом,
после схлынувшего угара, медленно, чуть ли не сонно – до полного опустошения и
невозможности пошевелиться.
А когда пошевелиться смогли, за окном уже стояла ночь, время
от времени окружающее давало о себе знать сухим треском выстрелов на пределе
слышимости. Картина была знакомая: немцы до утра будут шарашиться по
паре-тройке городских районов, врываясь в подозрительные, с их точки зрения,
дома, паля по любой случайной тени, в том числе и померещившейся, пытаясь
изловить хоть что-то способное сойти за добычу. К утру устанут и угомонятся...
Беата приподнялась на локте, чиркнула скверной, шипящей
спичкой; колышущийся огонек вырвал из темноты невероятно прекрасное лицо,
обрамленное прядями спутавшихся волос. Медленно, с удовольствием выпустив дым,
она откинулась на маленькую подушку и ленивым тоном спросила:
– Как ты думаешь, из-за чего это все?
– Что?
– Почему так хорошо? Просто пронзительно хорошо. Даже
кусаться хочется от всей души... Любовь это, или все оттого, что мы гуляем
совсем рядом со смертью?
– Может, и то и другое, – сказал Спартак.
Она тихонько засмеялась:
– По моему глубокому убеждению, сейчас там и сям под землей
слышен шорох – славные предки ворочаются в гробах, как каплуны на вертеле.
Княгиня герба Брохвич со всем пылом отдается москалю из-за Буга...
– Тебе не нравится? – спросил Спартак.
Предприняв свободной рукой кое-какие действия, быть может, и
не подобающие благородной девице из хорошего дома, она заверила:
– Чертовски нравится. Но я представляю реакцию предков: не
жертвой неизбежного на войне насилия стала княгиня, не злодейски совращена
опытным ловеласом, а сама заявилась в комнатушку к заезжему москалю...
– Скорее уж – залетному.
– Ага, вот именно, залетному. В самом прямом смысле слова. И
сама улеглась на хлопскую железную койку, на которую мой дедушка и любимую
собаку бы не положил...
– А на какую?
– На достойную князя.
– Интересно, – сказал Спартак с деланной
активностью. – А зачем это твой дедушка клал собак на постель? У него что,
женщин недоставало?
– Как ты смеешь, москальская рожа, делать такие намеки
касательно князя...
– Ну, вы же сами говорили, что моя рожа не такая уж и
москальская, если подойти вдумчиво. Может, я и вправду в отдаленном родстве с
этими самыми Котляревскими из Пухар, потомками воеводы Груйского...
Беата фыркнула:
– Очень хочется, чтобы именно так и обстояло. В конце
концов, отдаваться шляхтичу для княгини не так уж и позорно. Предосудительно,
конечно, валяться с ним на чужих постелях в неведомо чьих убогих квартирках, а
то и в лесном бункере – но все же не позорно. Потом надо будет всерьез заняться
генеалогическими изысканиями.
– Когда это – потом?
– Когда кончится война. Должна же она когда-нибудь
кончиться? Союзники наконец высадятся в Европе, возьмут Берлин. Снова
поднимется независимая Польша... и мы с тобой, да простит меня Езус сладчайший
за такие эгоистические мысли, будем в ней не последними людьми. Заслужили
кое-какой почет и уважение, сдается мне. Великая Польша... – произнесла
она так мечтательно и пафосно, что Спартак поневоле ухмыльнулся во
мраке. – Все нужно будет устроить как можно лучше, не повторяя прежних
ошибок... Когда придут союзники...
