Он вылез. Машина стояла в крохотном дворике, со всех сторон
окруженном квадратом дома, вроде бы не похожего на жилой. Во дворике зеленели
газоны, неправдоподобно ровные, идеально прямоугольные, каких дома не бывает.
Двое в штатском стояли у Спартака по бокам и ждали, когда из
машины выберется третий, тот, что подловил на карту. Потом один, словно
спохватившись, залез в машину, неуклюже выбрался, протянул Спартаку берет:
– Головку прикройте, господин хороший. Форму одежды надобно
соблюдать согласно уставу, вы ж как-никак офицер, хоть и бывший, сами понимать
должны...
Судя по физиономиям и речи, не было никаких сомнений, что он
имеет дело с соотечественниками. Костюмы на обоих сидели скверно, на что
Спартак моментально обратил внимание: как-никак его в этом вопросе изрядно
образовали. Третий, правда, выглядел вполне европейцем.
Они сомкнулись вокруг Спартака, один многозначительно мотнул
головой в сторону крыльца, и Спартак направился туда. За руки его никто не
держал – но вся компания сгрудилась вокруг него, то и дело задевая боками.
Чистые коридоры – нет, на жилой дом положительно не похоже,
совершенно конторский вид и расположение дверей, без табличек, исключительно с
номерами. Пару раз навстречу попадались люди в штатском, но внимания на
процессию не обращали, словно так и нужно было.
У двери под номером семь вся компания остановилась. Третий –
судя по осанке, мелкий, но начальничек – осторожно ее приотворил, просунул
внутрь голову и мгновение спустя вновь показался, вздыхая словно бы с
облегчением. Кивнул Спартаку:
– Шагом марш!
Вся троица осталась в коридоре. Спартак вошел и, видя, что
никто не собирается за ним последовать, прикрыл дверь. Остановился на пороге.
– Проходи, проходи, соколик...
Это с ухмылочкой произнес мужчина цыганского вида, чернявый,
горбоносый, стоявший у окна. Размашисто шагая, он пересек комнату, проворно
охлопал Спартака по всему телу с нешуточной сноровкой и, обернувшись к сидящему
за столом, весело сообщил:
– Нету у него ни единой пушки в пальто! Расслабился, гнида.
– Проходите, – сухо сказал человек за столом. –
Садитесь.
Спартак сел. Уставился на хозяина кабинета. Они оба были в
цивильном, и цыганистый, и второй, но выправку-то никуда не спрячешь...
– Внесем ясность, гражданин Котляревский, – сказал
человек за столом. – Я – майор Плещеев. Это – капитан Шумов, –
повел он подбородком в сторону цыганистого. – Вы находитесь в одном из
зданий, принадлежащих советскому посольству в Великобритании, следовательно –
на территории Советского Союза. Мы оба, я и капитан, имеем самое
непосредственное отношение к органам государственной безопасности. Хотите
сделать какое-нибудь заявление?
Спартак с искренним недоумением пожал плечами: он и в самом
деле представления не имел, с каким заявлением можно в данной ситуации
выступить.
– Ему только заявления делать, паскуде, – глядя с
ненавистью, бросил капитан. – Я ему такое заявление по печенкам заделаю...
– Прекратите, – сухо сказал майор.
– Ага, – произнес Спартак довольно-таки
независимо. – В злого и доброго, стало быть, играете? Наслышаны краем
уха...
– Ничего подобного, – отрезал майор. – Просто
капитан совсем недавно переведен на кабинетную работу с... более оживленной и
не вполне еще усвоил правила. Мы оба – следователи по вашему делу.
– Прекрасно, – сказал Спартак с горькой иронией. –
Значит, уже и дело сшили?
– Дела не шьются. Дела заводятся. При наличии достаточно
веских оснований, каковых в вашем случае предостаточно...
«Да это же и есть язвенник! – стукнуло Спартаку в
голову. – Ну, предположим, не совсем такой, каким мысленному взору
рисовался, не похож на обладателя застарелой хронической хворобы, и лицо не
брюзгливое, но это именно он и есть...»
– И какие же основания?
– Этот человек вам известен? – резко спросил майор,
выбросив вперед руку с фотокарточкой.
Щуку Спартак опознал с полувзгляда – вот только на снимке Щука
был запечатлен не в штатском, а в форме с тремя шпалами подполковника на
петлицах, и на груди у него красовалась Красная Звезда, два Красных Знамени,
медаль в честь двадцатилетия РККА, разлапистый монгольский орден и какие-то
значки...
– Известен, – сказал Спартак. – Как зовут, не
знаю. Там... там, где мы встречались, он кличкой именовался.
– И вы участвовали в его убийстве?
– Да ничего подобного! – сказал Спартак. – Я его
пальцем не трогал, все без меня произошло... Значит, дело было так...
– Подождите, – бесстрастно прервал майор. – Дойдем
и до этого. Всему свое время. Сначала – неизбежные формальности. Итак, вы –
Спартак Романович Котляревский, бывший лейтетант Красной Армии, пилот особой
эскадрильи дальнебомбардировочной авиации...
– Извините, почему это я – бывший? – спросил Спартак не
самым дружелюбным тоном. – Меня вроде бы звания не лишали...
– А где ты три с полтиной года отсиживался? –
запальчиво встрял капитан. – Лешим по болотам?
Не глядя на него, обращаясь исключительно к майору, Спартак
сказал громко, стараясь не сбиться на базарную истерику:
– Товарищ майор...
– Гражданин майор, – жестко поправил Плещеев.
– А, гражданин так гражданин... Хрен редьки не слаще.
– Я понимаю, что за без малого четыре года ваших...
приключений вы несколько отвыкли от общепринятых правил, – с металлом в
голосе сказал майор. – Но советую побыстрее привыкнуть вновь... Ко мне вам
следует обращаться исключительно «гражданин майор». Разумеется, вы вольны рвать
рубаху на груди и обзывать меня как-нибудь цветисто: легаш, мусор... как там
еще? Одно подчеркиваю: вы не имеете права на обращение «товарищ». И вам следует
обращаться к нам исключительно «граждане».
– Прощеньица прошу, граждане... – поклонился
Спартак. – Так вот, гражданин майор, к сведению вас и гражданина капитана:
нигде я не отсиживался. Ни лешим на болоте, ни примаком в деревне. Я воевал три
с половиной года, ясно вам? С немцами воевал. Я немцев резал вот этими
руками. Последнего – не далее как три дня назад. И делайте со мной что хотите,
но не говорите, будто я отсиживался... Немцев я резал у них же в тылу, понятно
вам?
– Понятно, – заверил майор. – Об этом мы тоже
поговорим. Хочу уточнить сразу: то, что вы резали немцев, расценивается как
смягчающее обстоятельство, но ни в коей мере как разновидность героизма.
Восхищаться вашими ратными подвигами мне как-то не с руки, уж не посетуйте.
Его холодный, уверенный тон, так напоминавший речь
вымышленного язвенника, отчего-то подействовал на Спартака, словно холодный душ.
Начни они лупить кулаками по столу, а то и по зубам, материться и угрожать,
было бы, честное слово, легче. А сейчас Спартака гнул в три погибели именно
этот бесстрастный голос, таивший в себе определенную брезгливость. Согнувшись
на жестком стуле, Спартак произнес, расслышав в собственном голосе явно
просительные нотки:
