– Беда, Павел Терентьевич, – продолжая стоять,
дрожащими губами проговорил лейтенант, – ЧП у нас.
– Чего ты несешь, какое еще ЧП?.. – переспросил
капитан, и только что выпитая водка немедленно попросилась назад. – Да
сядь ты, в конце концов! И не мямли, говори толком!
Лейтенант сел, нервно теребя в руках папку с документами.
– Значит, так. На последней проверке контингента выявлено
наличие отсутствия осужденного...
– Что значит – «наличие отсутствия»? – повышая голос и
привстав с полки, перебил капитан, шея его начала наливаться красным. Лейтенант
опять вскочил. – Ты сам себя слышишь?! Чего ты мне тут впариваешь?
– В результате последней проверки заключенных, проведенной
на остановке в Петрозаводске, обнаружено несоответствие количества фактически
находящихся в этапе заключенных количеству, указанному в сопроводительных
документах, товарищ капитан! Повторная проверка дала тот же результат: одного
не хватает...
Капитан грузно осел обратно на полку и тихо спросил, глядя в
стол:
– Это что же, получается, рывок? Как, когда?..
– Никак нет, товарищ капитан, не рывок! Все заключенные на
месте.
Капитан резко вскинул голову:
– Ты что, сволочь, издеваешься?!
– Павел Терентьевич, послушайте, пожалуйста, я все могу
объяснить! – затараторил лейтенант.
– Так объясняй, что ты тут кота за яйца мне тянешь!
– Вот, взгляните, – дрожащими пальцами лейтенант выудил
из папки лист бумаги и положил перед капитаном. – Видите, это ведомость
учета находящихся на этапе заключенных с учетом принятых в Ленинграде.
– Ты по-русски-то говорить умеешь?.. Ну?
– Обратите внимание вот сюда. В Ленинграде мы приняли на
этап осужденного по статье пятьдесят восьмой, пункт один-а, некоего Ирвина
Хейкиннхеймме. Номер шестьдесят пять, видите?
– Да вижу, не слепой! И что?
– Ну вот смотрите: его фамилия в графу не уместилась, так ее
на следующую строчку перенесли! А теперь на нумерацию взгляните, видите –
перенесенная часть фамилии тоже пронумерована!
– Дай-ка сюда.
Капитан выхватил из его рук ведомость, быстро пробежал
глазами, посмотрел на «итого». Отшвырнул, уперся локтями в столешницу. Шарахнул
кулаком по стене.
– Ты понимаешь, что это означает?! Ты понимаешь, что с нас
спросят не по переносу этому гребаному, а по бумагам, в которых черным по
белому указано количество заключенных, которых ты принял к этапу!
Он стремительно наклонился, подхватил ведомость и ткнул
пальцем в самый конец списка, где красовалось число «сто двадцать восемь» –
общее число осужденных по списку.
– Кто принимал в Ленинграде контингент?
Лейтенант отвел взгляд.
– Кто, я тебя, сука, спрашиваю?!
– Я, товарищ капитан...
– Так какого же хрена ты просмотрел? Бухой был? Ты
понимаешь, что за это нас с тобой под трибунал отправят, никто не будет
разбираться и слушать, чего да как случилось?!
Капитан махнул рукой, вновь наклонился, достал из-под стола
бутылку и стакан, налил до краев и залпом выпил. Вытер губы тыльной стороной
ладони, откинулся к стенке купе и надолго замолчал. Лейтенант с побелевшим еще
больше, хотя это казалось невозможным, лицом нетерпеливо ждал подсказки.
– Значит, слушай сюда, – вновь подавшись к столу,
сказал капитан. Глаза у него блеснули. – И сядь ты уже!
Лейтенант присел на край полки напротив.
– Слушай меня внимательно. Делаем следующее – скоро у нас
остановка будет, в... как там его... тьфу, короче по графику движения
посмотришь. Берешь двух сержантов, причем тех, с которыми принимал зеков в
Ленинграде, понял? И как только остановимся, находишь мне какого-нибудь финна,
лучше всего по-русски не балакающего – их здесь как грязи. Ясно?
– Какого финна, товарищ капитан? – непонимающе вылупил
глаза лейтенант.
– Да, мать твою, любого! – заорал капитан. – Ты ни
фига не понял? В ведомости у нас сколько человек? Сто двадцать восемь? Вот и
сдавать мы с тобой будем сто двадцать восемь, сколько положено.
– А статья, год рождения, остальные графы?
– Сам заполнишь! Напишешь пятьдесят восьмую, пункт один-а, и
все дела. И смотри, дорогой, и до этих своих мудаков-сержантов доведи: ежели
что не так, ежели хоть одна гнида языком трепать станет, все в таком вагоне
прокатимся, только уже в других купе, понял?
– А на месте как же?..
– А тебе какое дело? Мы подотчетных в полном комплекте
сдадим – остальное не наша забота. Пусть сами там разбираются.
– А финн этот, он же болтать будет!
– Вот поэтому я и объясняю: хорошо бы он по-русски ни
бельмеса не понимал и не говорил. Да, впрочем, даже и будет он что-то там
лопотать, кто его слушать станет, ты сам посуди?! Эти, – он неопределенно
мотнул головой, – каждый второй, не считая первого, о своей невиновности
блеют! Так что насчет этого я не волнуюсь. Задача ясна?
– Так точно, товарищ капитан! – вскочил лейтенант.
– Давай, Владимир Петрович, выполняй. И душевно тебя
прошу, – тут его глаза нехорошо сощурились, – чтоб в этот раз комар
носа не подточил! Действуй.
– Есть! – лейтенант повернулся и вышел из купе,
осторожно задвинув дверь.
Капитан несколько минут просидел, глядя на закрытую дверь, в
которой отражалось окно, затем вздохнул, налил себе еще дозу и медленно выпил.
Вскоре состав в очередной раз остановился.
* * *
...Спартака разбудили доносящиеся снаружи выстрелы; тело
отреагировало мгновенно, не дожидаясь, пока проснется мозг. Он скатился с нар,
еще ничего толком не соображая, забился под лавку, лихорадочно зашарил вокруг в
поисках оружия.
Белофинны напали!
Стоп, какие белофинны? Я же в поезде...
Краем глаза он заметил, что очень похоже среагировали и
многие фронтовики – ссыпались с полок, рассредоточились по углам, пытаясь
укрыться от прямого огня.
Душераздирающий вопль издал паровоз и вопил, вопил, вопил...
Спартак проснулся окончательно, помотал головой. Поезд стоял
на каком-то полустанке, снаружи доносилась хаотическая пальба – стреляли, судя
по звукам, из винтовок, пистолетов, автоматов, галдели что-то бессвязное на
разные голоса... но палили явно не по вагонам – потому как стекла не сыпались,
не летела щепа, ни в кого до сих пор не попали, что было категорически
невозможно: стрелки находились возле самого состава...
Рывком распахнулась дверь в тамбур, пустив внутрь холодный
воздух, и в коридоре появился давешний лейтенант. В расстегнутой форме. С
безумными глазами, перекошенным ртом, с бутылкой в одной руке.
