Обо всем этом думал Спартак, стоя перед входом в барак и
смоля первую после недавнего обеда самокрутку. Было тепло, он стоял в
расстегнутой телогрейке, держа шапку в руке, с удовольствием ощущая на лице
прикосновения тут же тающих снежинок. За спиной стукнула дверь, хрустнул под
ногами вышедшего снег, и хриплый, прокуренный голос произнес:
– Ты, что ли, Спартаком обзываешься?
Затянувшись, Спартак не спеша обернулся, посмотрел на
говорившего, медленно выпустил дым через ноздри. Это был Штопор, мелкий вор из
свиты памятного по этапу Мойки, как уже здесь, в лагере, узнал Спартак. Штопора
Спартак видел в компании Уха, но в коллектив Мойки он влился уже здесь, в
лагере, и исполнял обязанности, как определил для себя Спартак, денщика при
Мойке. Помимо Штопора к кодле Мойки в лагере прибилось еще человек десять,
рангом (Спартак ухмыльнулся) повыше. Удивительно, но после этапа Котляревский
ни с кем из окружения Мойки, да и с ним самим не пересекался, вор как бы
специально держал дистанцию, ничем не проявляя свой интерес к Спартаку, –
интерес, который явственно ощущался там, на этапе...
– Ну чего молчишь, как рыба об рельс, – с нетерпением
повторил Штопор. – Ты Спартак?
– Это смотря кто спрашивает, – философски ответил
Спартак, отвернувшись и вновь подставляя лицо падающим снежинкам.
– Пойдем, базар к тебе есть...
– Это у тебя ко мне базар? – изумился Спартак. – А
позволь спросить, дорогой друг, какие такие аксиомы лежат в основе утверждения,
будто мне необходимо с тобой базарить?
И с интересом пронаблюдал за выражением лица Штопора,
медленно меняющимся с самодовольного на изумленное. Тот явно не знал, как вести
себя с этим мужиком – вроде и не блатной, а держится уверенно... Да и Мойка
как-то туманно о нем отзывается...
Спартак молча смотрел на растерявшегося Штопора и
буквально-таки слышал, как со скрипом ворочаются мозги в головенке вора, решая,
как ему, то бишь, хозяину мозгов, вести с этим насквозь непонятным типом.
Видимо, Штопор что-то для себя определил и, подойдя к Спартаку почти вплотную,
зашептал:
– Слышь, ты не выступай, Мойка с тобой побазарить хочет,
пошли, он ждать не любит, а ты тут тянешь вола за бейца.
Спартак напрягся. Ага, не зря он чувствовал: что-то должно
произойти. Десять дней Мойка будто бы и не замечал строптивого мужика, а тут
вдруг мужик этот ему, видите ли, понадобился. Вот счастье-то.
А пойти все ж таки надо.
Неторопливо докурив самокрутку и аккуратно затушив ее в
бочке с песком, что стояла у входа в барак, Спартак вздохнул:
– Ну что, пошли к твоему начальству.
– Вот и ладушки, – Штопор облегченно улыбнулся, обнажив
гнилые зубы. – Просю за мной!
Было видно, что он донельзя доволен: непростая для него ситуация
благополучно разрешилась – клиент согласился идти, а дальше пусть пахан решает.
Его, Штопора, дело маленькое.
Спартак вслед за шестеркой вошел в тамбур, сбил самодельным
веником снег с валенок и, толкнув дверь, оказался в бараке. Он примерно представлял,
где произойдет «базар»: сразу по приезде Мойка со своими корешами занял угол в
дальнем от дверей конце барака; постепенно туда переместилась и вся примкнувшая
к нему на зоне братия, кого ненавязчиво попросив, а кого и пинками переселив на
другие нары. Ну точно: именно туда и направился Штопор. Спартак, сжав зубы, шел
следом.
Мойка в окружении прихвостней сидел на нижних нарах и лениво
играл с ними в буру. Но при появлении Штопора и Спартака бросил карты и сделал
едва уловимый жест левой рукой. Карты как по волшебству улетучились – Спартак в
который раз не успел заметить, кто и куда их убрал. Следом улетучились и
прихвостни, оставив приглашенного и пригласившего наедине.
– Ну, здравствуй, попутчик, – произнес вор без тени
улыбки и указал Спартаку на освободившиеся нары по соседству. –
Присаживайся, поговорить с тобой хочу, знаешь ли.
Спартак, чуть помедлив, сел и сказал нейтрально:
– Тебе тоже здравствуй, Мойка... И о чем разговор пойдет?
Мойка загадочно усмехнулся:
– Помнишь имечко-то мое, значит? И разговоры наши вагонные
помнишь небось? Я вот помню. Приглядывался я к тебе в зоне, что уж тут
говорить. И вот такая петрушка получается: сдается мне, что в поезде ты мне
фуфло разное про себя втирал... Что скажешь?
– Это с чего же ты так решил?
И Спартак спокойно посмотрел вору в глаза. Ну вот. Началось.
Мойка поморщился, будто именно этого вопроса и ждал. Сказал
неторопливо:
– А решил я вот с чего. Ты мне что в «крокодиле»
[41]
рассказывал, помнишь? Я, братец, все помню, и выходят тут у нас с тобой одни
сплошные непонятки. Там ты мне грузил, что с Марселем знаком, кореш, мол, это
твой лепший, и дела вы с ним о-го-го какие проворачивали, чуть ли не наш ты по
масти... А в натуре что?
– А что в натуре? – спросил Спартак, оттягивая время и
чувствуя, как нарастает напряжение в разговоре; как Мойка, начавший разговор
вполне миролюбиво, постепенно заводится. – Ну, помню. Что тебе в моем
рассказе странным вдруг сейчас показалось?
– Да все! – вскинул голову тот. – Мысль у меня
такая, что вся твоя история – сплошное фуфло. Никакого Марселя ты вовсе не
знаешь, а есть ты наседка кумовская, именем его прикрывающаяся! Чего к Куму
рвался по приезде сюда, а? Ты с чухонцем тем якшался, а где тот теперь, не
расскажешь ли? Почему тебя вертухаи послушались?!
Было видно, что Мойка едва сдерживается, чтоб не перейти на
крик. Но он совладал с собой, помолчал, потом сообщил внешне невозмутимо:
– А ежели не так все это, то рассказывай подробно, на какие
дела с Марселем ходил, да пургу, как в поезде, не гони, конкретно рассказывай,
с подробностями – кто с вами был, когда. И про самого Марселя подробно обскажи,
я его знаю хорошо, так что очки не втирай мне, душевно я тебя прошу!
– А ты что, муровец, чтоб я тебе все рассказывал? –
столь же невозмутимо спросил Спартак, лихорадочно прикидывая варианты ретирады
с наименьшими потерями. Ясно было, что его прямо сейчас могут порвать, как
резиновую грелку, – и никто не спросит, куда подевался герой по фамилии
Котляревский. Вариантов не было, кроме как не показывать страха перед
вором. – Может, мне тебе явку с повинной еще написать?!
– Ах ты ж сука, – ласково сказал Мойка, мягко, как
кошка, соскальзывая с нар. – Я ж тебя загрызу, ты у меня юшкой умоешься,
фраер...
Спартак успел вскочить... Но больше ничего сделать не успел.
Равно как ничего не успел сделать и Мойка.
Ружейным выстрелом грохнула дверь барака, в проходе между
нар образовался сержант-вертухай, осмотрелся, подозрительно заценил обстановку,
углядел Спартака и кивнул ему:
