– Буквально до последнего времени при ней фаворитом состоял
некий гражданин Бойцов, более известный как Кусок, – продолжал
Рожков. – Личность весьма убогая, однако с нехитрой задачей ублажения
здешней богини он справлялся вполне даже успешно. И жил он при нашей больничке
как у Христа за пазухой, давно уже будучи совершенно в полном здравии. Но с ним
произошла та же история, что обычно приключается с подобранными на улице
котами...
– Зажрался, – сказал Спартак.
– Совершенно верно, – кивнул Рожков. – Зажрался и
оборзел. Но до поры до времени начальница терпела все его выходки, пока Кусок,
видимо, вообразив себя дон Хуаном, не полез с недвусмысленными намереньями к
поварихе Глаше, а та не только не ответила взаимностью, но еще и доложила обо
всем по начальству, то бишь как раз нашей богине и Кускова покровительнице. И
вылетел отсюда наш дон Кусок, как снаряд из сорокапятки...
– Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните, уважаемый
доктор, – Спартак налил в алюминиевую кружку заварки, разбавил кипятком,
бросил кусок сахару. Сказал, размешивая сахар ложкой: – Только почему-то это не
вызывает во мне живого отклика.
– А напрасно, – Рожков усмехнулся. – Вам надо
оживать. Я вам больше скажу. Не далее как сегодня днем товарищ Лаврентьева
расспрашивала меня, как здоровье героя. Я сказал ей, что герой пошел на
поправку и уже почти готов к новым подвигам.
– А уж случайно не вы ли, уважаемый, и присоветовали
товарищу докторше обратить внимание на больного? – Спартак отхлебнул
обжигающего чая.
– Ничуть не я, – вполне серьезно ответил Рожков. –
Я, знаете ли, могу помочь или... не помочь, но самому что-либо заваривать, кроме
чая – это уж увольте.
– Жизненная позиция?
– Если хотите. Жизнь, знаете ли, научила... остерегаться
резких движений.
Рожков встал, неторопливо обошел стол, подошел к окну,
отодвинул занавеску. Приблизил лицо к стеклу, что-то пытаясь высмотреть в вечерних
сумерках.
– Наша «сорокапятка» положила на вас глаз еще в тот день,
когда вас привезли. Это я определенно уловил, – сказал Рожков, отходя от
окна.
– «Сорокапятка»? – переспросил Спартак, сворачивая из
клочка газеты новую «козью ножку». – Прозвали за калибр или убойную силу?
– За сорок пять лет, – Рожков усмехнулся. –
Отмечали около полугода назад на территории нашей кухни. Отметили, можно
сказать, с размахом. Два сломанных стула, один вывихнутый палец и едва не
устроенный пожар. Ваш покорный слуга тоже, признаться, нарезался самым свинским
образом. Уснул, забравшись с ногами на стол для резки овощей...
Доктор потрогал стакан в подстаканнике, убедился, что чай
остыл, и с шумом втянул в себя напиток.
– Словом, то празднование стало заметным событием в нашей
жизни, с тех пор как-то и прилепилось прозвище. А сегодня – есть такие
подозрения – дамочка вас к себе зазовет. Не любит мадам пустоту в постели, а ее
расспросы определенно содержали под собой сексуальную почву. И еще знаете,
такой блеск в глазах... – Рожков помахал перед лицом пятерней, – что
называется, характерный.
– Твою мать! – выдохнул Спартак. – Только это и не
хватало!
– Не понимаю вас, – Рожков пожал плечами. – Может
быть, не стоит относиться к этому чересчур серьезно. Я, скажем, всегда представляю
себя эдаким Робинзоном Крузо, волею штормов и прочих стихий угодившим на
остров. Остров вопреки канонам оказался обитаемым, но набит не теми, кого бы ты
желал видеть рядом с собой. Сплошные Пятницы, сиречь дикари. Корабля домой
можно прождать сколько угодно... Да и будет ли он вообще, этот корабль, –
с грустью добавил Рожков. – И что прикажете делать? Спрыгнуть вниз с самой
высокой скалы? Начать с дикарями войну на полное уничтожение? Или... все же
приспособиться и найти в сложившейся ситуации свои приятные стороны, пусть они
и далеки от тех приятностей, к которым вы привыкли в большом мире?
– Сдается, вы меня просто-таки толкаете в объятия вашей
непосредственной начальницы, – с ухмылкой сказал Спартак. – Даже
теоретическую базу подводите... А вот интересно, вас она не пыталась
соблазнить? Согласитесь, после того, что я от вас услышал, вопрос напрашивается
сам собой.
– Было дело под Полтавой, – легко признался
Рожков. – У мадам случился просвет в фаворитах из числа больных, вот
тут-то на меня глаз и положили. Как вам известно, по этой части у меня все
обстоит благополучно. Дашенька – глупая, непритязательная, покорная, на меня
смотрит, как на сошедшего с небес бога в человеческом обличье. Ну что еще надо
для сохранения мужского здоровья! А отношения с начальницей чреваты служебными
осложнениями. Ну, а как вдруг поссоришься на ночной почве! Женщину обидеть
легко – достаточно раз-другой не смочь откликнуться на ее призывы и немедленно
получишь врага. Как легко догадаться, менять белый халат на лагерный бушлат в
мои планы никак не входит...
– И как же вы выпутались? – спросил Спартак, закуривая.
На второй самокрутке махорочный дым уже наждаком горло не скреб и голову не
кружил.
– Оказался готов к развитию событий, – сказал
Рожков. – К тому времени изучил, так сказать, женские слабости нашего
больничного командира. Товарищ Лаврентьева у нас безудержна не только в любви,
но и в питии. Переваливая через определенный рюмочный рубеж, самостоятельно
остановиться уже не может. Вот эту карту я и разыграл. Когда остались с ней в
приватной обстановке, я начал активно поднимать рюмку за рюмкой. На брудершафт,
на швестершафт, за Родину, за Сталина. Разумеется, время от времени приходилось
отвечать на ее страстные лобзания и объятия, изображая прямо-таки испанскую
страсть. Но в последний момент мне все же удавалось выскальзывать из объятий и
возвращать даму к столу. В конце концов товарищ Лаврентьева благополучно
отключилась, припав лицом на скатерть. А мне оставалось только немного изменить
декорации, чтобы наутро все выглядело так, будто ночь напролет мы предавались
самому что ни на есть рассвинскому блуду. Я знал, что у Лаврентьевой
наблюдается, назовем это так – посталкогольная амнезия, то есть отключение
сознания после определенной дозы спиртного, когда на следующий день человек не
может вспомнить, что с ним было накануне вечером. Вот Лаврентьева и не могла
вспомнить. И оттого чувствовала себя полной дурой. Помимо того, ей
просто-напросто было плохо с жуткого похмелья. А тут еще я молчу и веду себя
как обычно. Ей расспрашивать неудобно, но вроде бы все говорит за то, что ночь
любви удалась. Словом, товарищ Лаврентьева на мой счет успокоилась. Или лучше
сказать, занесла меня в свой реестр покоренных ею мужчин, и этого ей вполне
хватило, благо тут подвернулся очередной фаворит из числа больных.
– М-да, – покачал головой Спартак, отхлебнув остывший
чай. – Если вы мне это рассказали, чтобы разжечь мою страсть, боюсь,
эффект вышел прямо противоположный.
– Какая, к чертям свинячьим, страсть! – воскликнул
Рожков. – Как вы не можете понять, что я толкую вам именно о здоровье. И
не как врач толкую, а как... Да такой же зек, что и вы! В конце концов, чего не
получится в ответственный момент, всегда можете свалить на здоровье, а я
подтвержу, да, мол, при подобном течении болезни возможны осложнения интимного
рода. А нет совсем никакого желания тет-а-тетно общаться – то кто вас
заставляет! Лежите себе на койке, изображайте полумертвого. Или можете
повторить мой сценарий. В таком случае хотя бы сможете набить пузо тушенкой и
шоколадом, а это всегда нелишне. Ну и не говоря про это дело... – Доктор
залихватски щелкнул себя по горлу. – Потом... это приключение вас
встряхнет. В ту или другую сторону, но встряхнет. А встряска вам нужна не
меньше, чем усиленное питание.
