– Я хотел, чтоб ты это увидел, коли уж мы так удачно
пересеклись на развилке, – раздался позади Спартака изрядно надоевший
голос лейтенанта Чарного. – Специально для тебя сделал остановку. Хочу,
чтоб врезалось тебе в мозги.
– Что это? – выдавил из себя Спартак. Любопытство
пересилило лютую ненависть к мелкому сучонку в лейтенантской форме.
– Не что, а кто. Хотя уже, наверное, именно «что»... Это
Микола Кривчук, знаешь такого? Бандеровец, вражина и паскуда. Таких следовало
бы расстреливать на месте, а не цацкаться с ними. Их только пуля исправит. Этой
сволочи страна подарила жизнь, но он оценить не смог. Организовал массовый
рывок, подбив на побег своих бандеровских дружков. Недалеко, правда, учапали.
Догнали. Еще сегодня утром. Правда, эта гнида сумела удрать дальше всех. Если
доживет, будет иметь приятный разговор с Кумом. Но на его месте я бы постарался
издохнуть побыстрее. А ты, Котляревский, если не хочешь оказаться на его месте,
запомни эту картину, на всю жизнь запомни. Пусть она тебе по ночам снится. Пусть
сразу приходит на ум, когда чего гнилое удумаешь.
– А с остальными беглыми что? – спросил Спартак, с
трудом удерживаясь от сжигающего желания рвануть назад, наплевав на автоматные
очереди, и резким движением свернуть этому мелкому сучонку его цыплячью шею. И
непременно голыми руками. Чтобы в последний свой миг кожей почувствовать, как
отлетает его мерзкая душонка, отправляясь в путь-дорогу к адским котлам. От
такой пакости землю избавить – это, пожалуй, зачтется при окончательном
подсчете земных деяний.
– Узнaешь, – сказал Чарный. Было заметно, что он
потерял всяческий интерес к происходящему и его начинает одолевать
скука. – Про остальное и остальных кореша твои расскажут. Все, абгемахт.
Полюбовались и хватит. В машину, и едем дальше...
В машине сержант, едва сели на лавки, длинно, смачно, зло
выругался. Отвел душу матом. Рядовой взглянул на него удивленно – не понял,
чего это вдруг старшой разошелся и, главное, по какому поводу. А Спартак понял
– когда командир мудак по жизни, то подчиненным не приходится ждать ничего
хорошего, рано или поздно такой гражданин начальник подведет под цугундер.
Спартак голову готов был прозакладывать, что у сержанта проскочила такого рода
мыслишка: вот ежели бы товарища Чарного случайно бревнышком, скажем, придавило
или он бы отравился, покушав не те грибочки, то многим стало бы легче дышать и
не пришлось бы опасаться всяческих сюрпризов. И, между прочим, жалеть о
невосполнимой утрате тоже никто бы не стал.
Спартак принялся скручивать «козью ножку».
– А если бы я дернулся, начальник, что б тогда? –
спросил Котляревский, подняв глаза на сержанта.
– Не разговаривать! – прикрикнул рядовой.
– Ты, никак, Никаноров, тут самым главным стал. Ишь,
разорался, – сержант произнес это лениво, ни на йоту не повысив голос, но
сказано было столь весомо, что рядовой вмиг заткнулся. И можно было не
сомневаться – в дальнейшем, как хорошо выдрессированная собака, без команды
голос не подаст.
– А ты как думаешь? – вздохнул Степанов, доставая
папиросы. – Или тебе одному жить охота? Ты же готов был... сорваться, или
я ошибся?
– Да не больно ты ошибся, – признал Спартак. –
Особенно в том, что жить охота всем.
Спартак понял, что благодаря идиоту-лейтехе между ним и
сержантом исчезла некая разделительная черта. Понятно, что это ненадолго, но
сейчас с сержантом можно поговорить, кое о чем поспрашивать.
– Что за побег, начальник? Да еще массовый?
– Побег такой, что не скоро забудется. Я где-то понимаю
Чарного. Тут долго еще все на нервах ходить будут...
Как и рассчитывал Спартак, сержант не стал качать начальника,
а очень даже охотно вступил в разговор.
– Бандеровцы толпой ушли в рывок. Не примкнули только те из
них, кто был освобожден от работ или сидел в карцере.
– С работ рванули?
– Ага. С лесосеки. Сперва устроили рубку... Рубку, конечно,
громко сказано. Но троих своих все же замочили, которые подвернулись под руку.
И в леса.
Спартак знал, о чем говорит Степанов. О рубках, слава богу,
был наслышан. Это когда в одночасье вырезали всех, кто подозревался в
стукачестве. Подобное случалось нечасто, но рассказы об этом мигом облетали
тюрьмы и зоны.
– С лесосеки, по снегу, по целине, – Спартак не
спрашивал, он задумчиво перечислял.
Подобное могло означать только одно: рывок был отчаянный,
неподготовленный и, стало быть, порожден какими-то не просто чрезвычайными, а
из ряда вон выходящими обстоятельствами. Что же происходит в лагере?
– По снегу, конечно, как же еще, – сказал сержант,
потягивая папироску. – Ломанули в сторону города и железки. Направление,
надо сказать, держали четко до самого... конца. Только одолеть им удалось всего
полпути.
– Лейтенант сказал, что беглецов взяли утром. А ушли, я
так понимаю, вчера.
– Ага, так и было. Пока то, пока се. Пока обнаружилось, пока
доложили, пока остальных отвели с работ в зону. Пока вернулись на грузовиках с
собаками и пошли по следу. Там уже и вечер. Но солдат вызывать не стали.
Поняли, что справимся своими силами.
«Еще бы не справиться, – отрывисто подумал
Спартак. – Зимой по следам и без собак... а уж с собаками...»
– Выставили посты на дорогах, перекантовались ночью у
костров, а утром на лыжах быстро настигли всю эту кодлу. Только главному
ихнему, Миколе Кривчуку, удалось еще малость побегать. Он хитрым оказался.
Как-то оторвался от дружков, пошел в другую сторону. Видимо, надеялся сбить
погоню со следа. А может, и вовсе надеялся, что, переловив всех остальных,
на одного махнут рукой. Ну не тут-то было.
– Давно я в лагере не был, – сказал Спартак. – Что
там новенького, чего я не знаю? Например, отчего бандеровцам так сильно вдруг
разонравилось срок мотать?
Сержант бросил окурок на пол, затоптал носком валенка.
– Про все другое-прочее тебе в бараках распишут подробно и в
ярких красках, в этом прав товарищ лейтенант...
Сочетание «товарищ лейтенант» сержант сумел произнести с
особой интонацией. Слово «дерьмо» и то, наверное, произносят ласковее.
Спартак не стал задавать новые вопросы – Степанов четко дал
понять последней фразой, что душевный разговор между псом и волком окончен,
мимолетная идиллия растаяла в воздухе, и все снова становится таким, каким и
должно быть: зек вертухаю не кум, не брат, а враг первейший...
...О том, что стало с остальными беглецами, Спартаку не
пришлось никого расспрашивать – увидел своими глазами. За лагерными воротами,
перед вахтой, грудой лежали трупы в окровавленных одеждах. Ясно, что их как
привезли на грузовике, как поскидывали, так и оставили – в назидание остальным.
Чтобы по дороге на работу и с работы зеки смотрели и проникались. Два, а то и
три десятка человек, поди тут пересчитай точно... Кстати, Спартак даже узнал
кое-кого из бандеровцев. Неужели и Стась побежал вместе с ними?..
