Сэм выбрался из «датсуна» и в нерешительности остановился.
– Поднимитесь сюда, – позвала Наоми; в голосе ее сквозили отчуждение
и страх. – Я не уверена, что он может спуститься сам.
Сэм поднялся по ступенькам. Дейву Данкену было около
шестидесяти лет. В субботу он выглядел на семьдесят, семьдесят пять. Должно
быть, выпил, решил Сэм. Сейчас же, когда время близилось к полудню, Дейву можно
было дать все сто. А то и двести. Сэм понимал – это из-за него. Бедняга Дейв не
выдержал внезапного столкновения с давно забытым и похороненным прошлым.
Но ведь я не знал, подумал Сэм, хотя утешением это было
слабым.
Лицо Дейва выглядело бы в точности как выцветший от времени
пергамент, если бы не лиловые жилки, сеточками разбегавшиеся по носу и щекам.
Опухшие глаза слезились. Губы приобрели синеватый оттенок, в уголках губ
пузырилась слюна.
– Я пыталась отговорить, – предупредила Наоми. – Хотела
отвезти его к доктору Мейдену, но Дейв сам настоял – он хочет с вами
поговорить.
– Мистер Пиблс, – еле слышно пролепетал Дейв. – Вы уж
извините, мистер Пиблс. Это все я виноват. Я не…
– Вы ни в чем не виноваты, – отрубил Сэм. – Давайте
присядем.
Он помог Наоми подвести немощного Дейва к креслу-качалке и
усадить. Сэм и Наоми сели по обеим сторонам от него на ветхих плетеных стульях
с провисшими сиденьями. Некоторое время все сидели молча, созерцая
железнодорожную насыпь и раскинувшуюся за ней пустошь.
– Значит, теперь она вашей крови хочет? – заговорил наконец
Дейв. – Эта мерзавка из самого чрева ада.
– Она напустила на меня кое-кого другого, – ответил Сэм. – С
одного из ваших плакатов. Это… Я понимаю, насколько дико звучит, но это –
Библиотечный полицейский. Он приходил ко мне утром. Он… – Сэм показал на свои
волосы. – Это все из-за него. И это тоже. – Он ткнул в место укола ножом на
шее, где багровело пятнышко. – Библиотечный полицейский уверяет также, что у
него есть сообщники.
Дейв долго молчал, глядя невидящим взором перед собой, туда,
где в отдалении одиноко маячило заброшенное здание бывшего элеватора.
– Человек, которого вы видели, на самом деле не существует,
– произнес он наконец. – Вообще никого из них в реальности нет. Кроме… этой
стервы-дьяволицы.
– Дейв, вы можете рассказать про нее? – тихо спросила Наоми.
– Если нет – скажите, мы поймем. Но если это принесет вам хоть какое-то
облегчение, то расскажите. Хорошо?
– Милая Сара, – с чувством промолвил Дейв; взяв ее за руку,
он улыбнулся. – Как я люблю вас… Я вам говорил когда-нибудь?
Наоми покачала головой, улыбнувшись ему в ответ. В глазах ее
заблестели слезы, словно крапинки слюды.
– Нет, Дейв, не говорили. Но я… очень вам признательна.
– Я обязан все рассказать вам, – сказал он. – И дело вовсе
не в каком-то облегчении. Этому нужно положить конец. Знаете, Сара, чем мне
запомнилась наша первая встреча в «АА»? Тем, как они говорили, что в этой
программе все построено на искренности и доверии. Что чистосердечно каяться во
всем содеянном нужно не только перед Господом, но и перед людьми. И тогда я
подумал:
«Если все это и правда необходимо, чтобы начать трезвую
жизнь, то мне тут ловить нечего. Меня засунут в самую мерзкую ночлежку, где я
буду гнить бок о бок с последними отбросами рода человеческого. Ведь я никогда
не смогу рассказать всего, что видел и испытал».
– Все мы поначалу так думали, – мягко промолвила Наоми.
– Да, я знаю. Но немногим довелось перенести то, что выпало
на мою долю. Впрочем, я старался. Делал все, что было в моих силах. Привел дом
в порядок. Но вот об этом я никогда и никому не рассказывал. Даже Господу Богу.
Отыскал в самом отдаленном уголке своего сердца каморку и запер ее дверь навсегда.
Сэм увидел, как по морщинкам, избороздившим лицо Дейва,
катятся слезинки.
– Да, запер. И ключ выбросил. А потом заколотил дверь
досками. А поверх досок приладил стальной щит, который накрепко привернул
гайками. И еще забаррикадировал вход тяжеленным шкафом. И даже потом еще разок
вернулся, чтобы навалить на шкаф кучу кирпичей. С тех пор вот уже много лет я
твержу себе, что с Арделией покончено, что я выбросил эту мерзость из головы.
Ее и все то, что она со мной сотворила. Чего я только не принимал, чтобы у меня
память отшибло, – все без толку! А с тех пор, как в «АА» вступил, меня
постоянно тянуло заглянуть в эту каморку. Словно магнитом. У магнита этого даже
имя есть – Арделия Лорц. Потом меня по ночам кошмары стали донимать. Все время
плакаты снились, что для нее рисовал, – те самые, которые так детишек стращали…
Впрочем, бывали сны и пострашнее. С другими кошмарами их и сравнить было
нельзя.
Голос его предательски дрогнул.
– Может, вам лучше передохнуть? – предложил Сэм, вдруг
поняв, что, как бы ни хотел выслушать признание, какая-то часть его естества
бурно восставала против этого: боялась до паники.
– Нет, отдыхать мне некогда, – отмахнулся Дейв. – Врачи
говорят, что у меня диабет, поджелудочная ни к черту, да и от печени мало что
осталось. Скоро я уже на вечный отдых устроюсь. Не знаю только – в раю или в
аду. Лишь в одном точно уверен: хмельного зелья там не продают. И слава Богу.
Словом, отдыхать некогда. Если я когда и расскажу об этом, так только сейчас. –
Он осторожно посмотрел на Сэма. – Вы уже поняли, что попали в беду, да?
Сэм кивнул.
– Но еще не осознаете всей серьезности своего положения. Вот
почему я должен обо всем рассказать. Мне кажется, что порой… Арделия на
какое-то время затаивается. Вот и на этот раз все повторилось: она долго
пряталась, а потом – выбрала вас, мистер Пиблс. Еще и поэтому я должен выложить
все начистоту. Не могу, правда, сказать, чтобы это мне улыбалось. Вчера после
ухода Наоми я купил в лавке бутылку дрянного вина. Уединился на старом дворе,
посреди всякого мусора, где раньше столько раз сидел. Откупорил бутылку и
знаете, чем пахнет эта бурда? Мне всегда казалось, что так воняют обои в
дешевой гостинице, где клопы кишат или сточная канава. И все-таки запах этот
всегда привлекал меня. Как вечный сон…
Так вот, держу я бутылку перед носом, принюхиваюсь и слышу
голос этой стервы из запертой каморки. Запертой и наглухо заколоченной. Голос
как у заживо похороненной. Он и сейчас как живой у меня в ухе звучит:
«Правильно, Дейв, молодец, это единственный выход для тебя и для всех таких,
как ты. Выпей – и никаких забот больше знать не будешь. До самого конца».
Я уж хотел было глотнуть, как вдруг в самый последний миг
учуял запах… Ее запах. И сразу вспомнил ее мертвое лицо, испещренное тонкими
ниточками… перекошенный рот… И отшвырнул бутылку. А потом и вовсе разбил о
кусок рельса. Ведь надо же наконец покончить с этой дрянью! Очистить наш город
от этой падали!
