Мне было проще заставить себя шагнуть в жерло вулкана, чем
войти в дом Арделии. Всю неделю, да и весь месяц до этого, она еле ползала,
едва не засыпая на ходу, но в ту ночь просто рвала и метала. Такой я прежде ее
лишь раз видел – в тот вечер, когда мистер Лейвин велел ей убрать плакат с
Красной Шапочкой, чтобы детишек не стращать. Поначалу Арделия даже не заметила
меня. Без конца бегала взад-вперед по комнате в чем мать родила – если у нее,
конечно, была мать, в чем я очень сомневаюсь. Злобная, как тигрица, которой
перца под хвост насыпали. Обычно дома она укладывала волосы в пучок на затылке,
но сейчас они были распущены и развевались сзади – с такой скоростью она
носилась. Даже потрескивали, словно статическим электричеством заряженные.
Глазищи полыхали огнем и сверкали, как сигнальные огни на железной дороге, и
едва из орбит не вылезали. Все тело лоснилось от пота, и разило от нее – это
даже при моем-то притупившемся обонянии! – как из выгребной ямы. С грудей и
живота на пол шлепались маслянистые капельки – это я как сейчас помню. Ляжки
поблескивали.
Стояла такая удушливая ночь, что воздух, казалось, давит на
тебя, как свинцовый. Остается мечтать лишь о грозе или хотя бы о ветерке, но не
тут-то было. Только слышно, как кукуруза растет… причем скрипит, словно суставы
старика с подагрой, который пытается сам встать ночью, не потревожив жену.
И вдруг я вижу – черт возьми! – а ведь Арделия до смерти
напугана! Словно кто-то наконец сумел подселить ей в душу страх Божий. И еще –
вся она вдруг сделалась меньше, как-то скукожилась, что ли. Даже волосы стали
тоньше, как у ребенка. И поредели – весь череп просвечивал. Поверх старой кожи
повсюду нарастала новая – на щеках, вокруг крыльев носа, в уголках глаз и даже
между пальцами перепонки образовались. Где только можно, висели и болтались
складки. На ходу они даже негромко хлюпали. И вдруг меня осенило. Арделия вела
себя как гусеница перед спячкой: она оплетала себя коконом.
Я молча стоял в дверях, наблюдая, как эта бестия носится
туда-сюда. Арделия долго меня не замечала, слишком была взбешена. Дважды лупила
кулаком стену с такой силой, что пробивала ее насквозь – обои, штукатурку и все
остальное. Звук был такой, словно кости трещали, но Арделия и виду не
показывала, что ей больно. Да и крови не было. Всякий раз, дубася стену, оно
громко вскрикивала, но не от боли. Скорее так вопит разъяренная кошка… но, как
я говорил, за ее злостью скрывался страх. И еще: вопила она не просто так, а
выкрикивала имя помощника шерифа.
«Джон Пауэр!» – и тут же – бум! И кулак стенку прошибает.
«Будь ты проклят, Джон Пауэр! Я покажу тебе, как соваться не в свое дело!
Хочешь на меня посмотреть? Прекрасно! Но я тебя проучу, Джон Пауэр! Ты у меня
попляшешь!» Она без устали носилась по комнате, а потом снова подпрыгнула к
стене, поджала губы и – трах кулаком! Только штукатурка и посыпалась. «Нет,
Джон Пауэр, ты не сможешь! – вскричала она. – Ты никогда и пальцем меня не
осмелишься тронуть!»
Впрочем, одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы
понять: еще как осмелится. Тем более любой, кто знал Пауэра, мог утверждать: у
Арделии есть основания беспокоиться. Помощник шерифа отличался редкой
сообразительностью и ничего не боялся. Он был из тех, кому не стоило переходить
дорогу.
Пробежав по комнате еще пару раз, Арделия приостановилась на
пороге кухни и тут наконец заметила меня. Испепелила взором, свирепо ощерилась,
и вдруг губы ее снова стали вытягиваться в длинное рыло – только на сей раз оно
было покрыто чем-то вроде паутинки, – и я испугался, что пришел мой смертный
час: не в силах наложить лапы на Джона Пауэра, она решила расправиться со мной.
Я медленно сполз на пол, прямо в какую-то лужицу. Арделия тут же остановилась.
Пламя в глазах погасло, и вся она мгновенно переменилась. На губах заиграла
улыбка. Можно было подумать, что я пришел на званый вечер, а сама она не бегала
только что голышом, круша все на своем пути и ломая стены.
«Дейви! – воскликнула она. – Как я рада, что ты пришел!
Выпей. Для тебя мне ничего не жалко!»
Арделия жаждала убить меня – я прочел это в ее глазах. Но я
был ей нужен: не как спутник жизни, нет: она хотела, чтобы я покончил с Тэнси
Пауэр. Полицейского Арделия брала на себя, но хотела, чтобы он перед смертью
знал: дочери больше нет в живых. Вот для чего я ей понадобился.
«Времени у нас в обрез, – сказала она. – Ты знаешь Пауэра?
Помощника шерифа».
Я ответил, что знаю. Добрый десяток раз он арестовывал меня
за появление в пьяном виде.
«И как он тебе?» – спросила Арделия.
«Крепкий мужик», – осторожно ответил я.
«К свиньям вас обоих, чертовы ублюдки!» – неожиданно
взорвалась она.
Я промолчал. Мне показалось, что так будет разумнее. Арделия
сменила гнев на милость и продолжила уже вполне миролюбиво:
«Этот мерзавец сегодня днем пришел в библиотеку и начал
копаться в моем прошлом. Буквально бомбардировал вопросами. Хотел выяснить, где
я жила перед переездом в Джанкшен-Сити, какую школу посещала… Видел бы ты,
Дейви, каким волком он на меня смотрел! Ничего, я его проучу! Будет знать, как
вести себя с настоящей дамой!»
«Тебе его не запугать. Пауэр ничего не боится».
«Боится, – ухмыльнулась Арделия. – Меня по крайней мере.
Правда, пока полицейский об этом и не подозревает».
Она ухмылялась, но в глазах ее вновь промелькнул страх. Для
нападок Пауэр выбрал самое неудачное для «библиотекарши» время – Арделия
готовилась к спячке, и сил у нее оставалось меньше обычного.
– Арделия не сказала вам, что побудило Пауэра обратить на
нее внимание? – спросила Наоми.
– Это и так ясно, – ответил Сэм. – Дочь ему рассказала.
– Нет, – покачал головой Дейв. – Я ее не спрашивал – боялся
даже обратиться к этой фурии, – но почему-то мне не кажется, что она
проговорилась. Ведь, покидая библиотеку, дети обо всем, начисто забывали… И о
сказках, и о том, что вытворяла Арделия в ванной. Впрочем, они не просто
забывали, похоже, Арделия обладала способностью внушать им какие-то другие
мысли. Во всяком случае, уходили детишки всегда веселыми. И вообще большинство
родителей просто боготворили Арделию, готовы были ее на руках носить.
Думаю, Пауэр сам заподозрил неладное, заметив, что Тэнси
каким-то образом изменилась. Ведь Арделия, как и любой другой вампир,
высасывала из своих жертв нечто вполне осязаемое. Должно быть, Пауэр заметил
или как-то почувствовал это.
– Но что заставило его заподозрить именно Арделию? – с
недоумением спросил Сэм.
– Я же говорил, Пауэр отличался редкой сообразительностью.
Чутье у него было развито, как у настоящей ищейки. Возможно, расспрашивал Тэнси
и какие-то ответы дочки ему не понравились. Ведь по приходе в библиотеку он
ничего не знал… но явно подозревал что-то. Причем вполне достаточно, коль скоро
Арделия на стенку полезла. Помню, больше всего ее вывело из себя – и
одновременно испугало – то, как он смотрел на нее. «Я тебя научу, как надо на
меня смотреть», – все время повторяла эта бестия. Должно быть, Арделия слишком
уверовала в то, что ей ничего не грозит, коль скоро первый же подобный случай
выбил ее из колеи. Заставил впервые усомниться в собственной безнаказанности.
