– Прости, Кристин, но твоя история больше подходит для детективного романа.
– Ты не веришь мне?
– Да, я не верю в эту натянутую историю, – твердо сказал Эрик.
В глазах Кристин плескались непонимание и обида. Она просто не могла осознать того, что Эрик не доверяет ей, не верит ее слову.
– А как же наша любовь? – растерянно спросила она.
– Какая любовь? – Эрик натужно рассмеялся, и от этого вымученного смеха по коже Кристин поползли противные мурашки.
– Но ведь мы любим друг друга…
– Может быть, когда-то мы и любили друг друга, но сейчас я склонен считать, что все это было лишь удачной игрой. Браво, Кристин, ты великолепная актриса, но я уже устал от этой пьесы. Пора заканчивать. Занавес закрывается. И я ухожу.
Он развернулся и вышел из дома.
Кристин пристально посмотрела ему вслед.
– Нет, Эрик, это не финал, это просто антракт, – пробормотала она.
Через полчаса ее вещи и вещи Робби были уложены, и Кристин ждала такси. Она вновь возвращалась в дом отца и вновь с разбитыми надеждами и истерзанным сердцем.
Робби как будто все понял и ни о чем не спрашивал мать. Он тихо сидел рядом и грустными глазами рассматривал дом, где был счастлив.
Наконец машина пришла, шофер быстро погрузил их багаж. Кристин усадила Робби, пристегнула его ремнями… Но она не могла так просто уехать отсюда. Кристин неожиданно выскочила из машины и полетела к дому.
– Куда вы, леди?! – закричал ей вслед таксист.
– Я кое-что забыла! Подождите пять минут! Всего пять минут!
Пораженный мольбой в ее голосе и в глазах, таксист пожал плечами.
– Что с твоей мамой, парень? – недоуменно спросил он у Робби.
– Я и сам бы хотел это знать, сэр. – И мальчик с не свойственной его возрасту проницательностью добавил: – Мне кажется, мама прощается со старой жизнью. Теперь у нас все будет по-другому.
Кристин еще раз медленно прошла по всему дому, стараясь запечатлеть в памяти каждую дорогую сердцу мелочь. Она медленно вошла в кухню и грустно улыбнулась.
Спасибо тебе, Эрик, за то, что ты сумел показать мне, что такое настоящая семья. Я так хочу верить, что ты поймешь все и одумаешься… Я буду жить без тебя, но только ради Робби. А ради кого будешь жить ты?
Кристин взяла блокнот, в котором она и Эрик часто писали друг другу милые глупости, и нервным размашистым почерком написала:
«Я ухожу не потому, что чувствую себя виноватой, и не потому, что мне тяжело быть сейчас рядом с тобой. Нет. Я ухожу потому, что ты должен для себя решить, веришь ты своему сердцу или доводам разума. Я прошла через этот сложный выбор, теперь пришло твое время.
Ты знаешь, где нас искать, и, если мы тебе хоть чуть-чуть дороги, ты сможешь посмотреть правде в глаза. И еще, Эрик, если я когда-нибудь была виновата перед тобой, то уж точно не сегодня. Когда ты все поймешь, не вини себя, или меня, или рок, а просто приезжай и забери нас домой. Я буду ждать тебя.
Любящая тебя Кристин».
Она вздохнула и прикрепила записку с помощью магнита к холодильнику, надеясь, что Эрик найдет ее здесь.
Как только первый гнев уляжется – он одумается, убеждала себя Кристин. Он попробует во всем разобраться и поймет, что я ни в чем не виновата перед ним. И, когда он придет ко мне вновь, я буду рада его видеть. Я все прощу и все забуду, потому что моя жизнь не стоит ничего, когда в ней нет его любви.
11
Эрик вернулся поздно вечером, и дом встретил его темными окнами и тишиной. Он постоял несколько долгих томительных мгновений в холле, чутко прислушиваясь к звукам. Эрик ждал, что сейчас включится свет и ему навстречу выбежит смеющийся Робби, а следом выйдет улыбающаяся Кристин. Она поцелует его и скажет: «Ты слишком много работаешь, пора бы подумать и о нас», – а он обнимет ее и решит, что ему просто приснился жуткий кошмар. Но дом молчал.
Мы жили вместе неполных три месяца, и я уже так привык к ним, что не знаю, как жить дальше в одиночестве. Ну почему, почему Кристин предала меня? Неужели я так сильно ошибся в ней? Неужели ее глаза, ее губы, ее руки лгали мне? Как теперь быть?
Не включая свет, он прошел в библиотеку и упал в кресло. Больше всего на свете Эрик сейчас хотел забыться сном, ведь во сне ты не чувствуешь боли от потери.
Темнота давила на него, липкий первобытный страх сжимал сердце. Он хотел встать и включить свет, но боялся даже пошевелиться.
Что со мной происходит? – спросил он сам себя. Я же никогда не боялся темноты. Да и в тридцать пять лет глупо бояться вообще чего бы то ни было! Мне нельзя сегодня быть одному, иначе я просто сойду с ума…
Эрик потянулся к телефону и набрал знакомый номер.
– Ричард, ты можешь сейчас ко мне приехать? – срывающимся голосом спросил он. – Мне очень нужна твоя помощь.
– Что случилось? – озабоченно спросил друг.
– Мы расстались с Кристин.
– То есть?
– Черт! Ну что тут непонятного?! Она мне изменила, и теперь я не могу с ней жить.
– Как так изменила?
– Ричард, приезжай, пожалуйста. У меня сейчас нет сил на треп по телефону. И прошу тебя, не говори мне сегодня «я же тебя предупреждал»!
Кристин изо всех сил старалась сохранить на лице хоть какое-то подобие улыбки, но с каждой минутой у нее получалось все хуже и хуже.
– Что случилось, мисс Кристин? – испуганно спросила миссис Эствей, открыв дверь.
– Мы вернулись домой, – ровным голосом ответила Кристин.
– А мистер Маккилдон приедет позже?
– Мистер Маккилдон вообще не приедет.
– Но как же так? Ведь он ваш муж!
– Судя по тому, что он мне сегодня сказал, мистер Маккилдон – мой бывший муж. Прошу вас, миссис Эствей, не нужно вопросов!
Кристин прошла в дом и поднялась в свою комнату. Раньше она всегда успокаивалась после скандалов с первым мужем, возвращаясь хоть на несколько часов в дом своего отца, но только не сегодня. Боль в ее душе была так сильна, что никакая обида, нанесенная Адамом, не могла бы сравниться с этой раздирающей на мелкие части тоской.
Она сидела в комнате, которую всегда считала частью себя, но не чувствовала себя здесь своей. Теперь ее дом был на Бенсли-стрит. Она сидела, держа ровно спину больше по привычке, и думала о том, что произошло с ней со дня смерти отца.
Больше нет той Кристин, что когда-то дала себе слово жить только умом. Я сама открыла свое сердце Эрику, я должна была понимать, что не только любовь и счастье могут наполнять его. Но я предпочла об этом забыть. Страх боли преследовал меня много лет, и вот я позволила себе забыть о нем. И что же? Он вновь нашел меня. Но разве я несчастна?
