— Эдди! — из спальни окликнула Лора. — Мы опоздаем.
Я закрыл файл и захлопнул ноутбук.
Рано или поздно столь яркая и привлекательная девушка непременно кого-нибудь встретит (вероятно, уже встретила), и тогда придет конец нашей необычной, но безобидной дружбе. Ей двадцать пять, мне сорок шесть, я семейный человек, и здесь наши различия только начинаются.
Ничего постыдного между нами не было. В реальной жизни я бы держал пари, что потаенные беседы возрастного женатого дельца с девушкой, которая годится ему в дочери, к хорошему не приведут. Возможно, я ни черта не понимал про Джелли. Для меня она была всего лишь прелестной фикцией, призраком, обитающим по другую сторону монитора.
С ней я на время сбегал от реальности. Только и всего.
8
Без Джимми она бы не справилась.
На вокзал приехали уже за полшестого; к платформе с венецианским экспрессом продирались сквозь ликующее сборище — кто ж знал, что в час пик вокзальная толпа разбухнет осатаневшими футбольными болельщиками.
Зажав билет в зубах, взмыленный Джимми на последних минутах погрузил Сам в поезд и отыскал ее место у окна.
— Считай, вагон-«люкс», — пропыхтел он.
Сам скривилась, взглянув на мутные оконца. Попутчица — престарелая дама во вдовьем трауре — вежливо кивнула. Сам ответила улыбкой и плюхнулась на сиденье.
Стало так легко, что кружилась голова. Джимми пытался пристроить чемодан на полку; вдруг поезд дернулся.
— Оставь, — сказала Сам. — Иди, а то еще уедем вместе. — Мелькнула мысль попросить его составить компанию. — Я выйду к двери. Тут кое-что есть для тебя… Ну иди, иди!
Она расстегнула чемодан. Шелковое платье лежало сверху. Оно было куплено ради Федерико, но теперь это уже не имело значения. Пусть достанется Джимми; правда, в оберточной бумаге отдавать неудобно, а изящная коробка выброшена, чтобы не занимала места в чемодане.
Сам помешкала, а затем вытряхнула на стол содержимое парусинового портфеля. Ноутбук перекочевал в чемодан; она прикрыла его одеждой и застегнула змейку крышки.
Попросив старушенцию присмотреть за вещами, Сам бросилась к выходу.
— Боже мой! — наигранно обрадовался Джимми, получив приметный черно-белый портфель. — Именно это я всегда хотел… А что там?
Сам рассмеялась; свесившись из тамбура, она поцеловала его в губы.
— Ты классный! Я твоя должница.
Кондуктор захлопывал двери вагонов. На платформе никого не осталось. Джимми заглянул в портфель и присвистнул:
— Видать, угрохала небольшое состояние…
Зацокали каблуки. Мимо пробежала женщина.
— Если не тот размер, цвет не понравится или еще что, можно обменять… магазин на виа Торнабуони.
— А как с ним? — Джимми поднял портфель. — Я тебе вышлю.
Когда захлопнулась дверь и поезд тронулся, он пошел рядом с вагоном. Сам уловила щебетание первых тактов «О Sole Mio»
[19]
— Джимми считал звонок потешным; он приостановился и посмотрел на дисплей. Сам улыбнулась, глядя на его тощую фигуру в прикиде плейбоя из фильма Феллини года семьдесят четвертого. Вновь кольнуло чувство вины за то, что подвергает друга опасности; но, кажется, никто за ними не следил. Она будет скучать по нему.
«Береги себя», — сквозь стекло проартикулировала Сам.
Джимми взмахнул рукой и пропал из виду.
9
Когда смеркается, главные ворота запирают и обитатели «Дома Нардини» пользуются неприметной калиткой в увитой плющом ограде со стороны виа Ручеллаи. Я пришел в семь. Хозяев не было, но я получил их разрешение осмотреть дом и подворье. В ту ночь Софи возвращалась из гостей и вошла через эту калитку.
Бессчетное число раз я представлял, как все произошло. Убийца понял, что есть шанс, и прошмыгнул из темноты — на другой стороне улицы густая тень от магнолии. Здесь полно мест, где можно спрятаться.
Но так ли все было? Может быть, Софи кричала и сопротивлялась, пыталась добежать до калитки? По словам Морелли, она впустила «злоумышленника» во двор, потому что знала его. Виа Ручеллаи — тихая, хорошо освещенная улица: жилые дома, дорогой отель на углу и богадельня монахинь, окна которой выходят в сад Нардини.
Никто ничего не видел и не слышал.
Дубовая дверь, усеянная шляпками гвоздей, распахнулась, едва я прикоснулся к звонку. В обрамлении дверного проема старый консьерж Рутилльо казался деталью старинной картины: вытянутое замкнутое лицо, наполовину скрытое тенью. Старик был добр к Софи и разрыдался, когда давал показания следователю. Нынче я видел его на мессе.
— Вuona sera, signor Lister,
[20]
— мрачно сказал консьерж.
К счастью, мой итальянский не позволил нам разговориться; через булыжный двор, освещенный цепочкой фонарей, мы прошли к саду, раскинувшемуся в таинственном хранилище тьмы.
Вечер был теплый и беззвездный. Я поблагодарил Рутилльо за фонарик и, следуя его указаниям, обогнул огромную чашу фонтана, а затем по ступенькам сошел к цветнику. Дом меня не интересовал.
Я видел его в прошлый раз, когда мы с Лорой забирали вещи Софи. Дочь твердила, что предпочла бы менее роскошное жилье, дабы ощутить «подлинную» Флоренцию. Была бы она жива, если б нашла пристанище по своему вкусу? Нашу опеку чрезмерной не назовешь, но Лора… нет, мы оба считали, что в этой привилегированной гавани покоя дочь будет в безопасности.
Лора рассказала о своем сне, в котором она брела сквозь анфиладу гостиных (всюду паркет «елочкой» и золоченые стулья вдоль стен), открывала двустворчатые двери и окликала Софи. Жена уверяет, что видела его задолго до убийства. Сомневаюсь, что можно полагаться на ее память. Но точно знаю — ни о каком предчувствии она не говорила… Хотя я тоже не во всем ей поверялся.
Лора знала о моем нынешнем визите. Хотелось, чтобы она была рядом, но никакие силы не могли заставить ее прийти на место, где у нас отняли нашего ангела. Место происшествия, как говорят в полиции.
Я шел по хрусткому гравию центральной аллеи, вдоль которой выстроились классические статуи — в луче фонарика возникали и вновь ныряли во тьму потрепанные временем аллегорические фигуры на мраморных пьедесталах. Никто не знал, здесь ли той ночью прошла Софи. Лабиринт дорожек, лавровых изгородей и вычурных цветочных бордюров не дал ни единой подсказки к тому, где она шла, как убийца сюда проник и как покинул сад.
В прошлый раз в грот меня не пустили — место преступления еще исследовали эксперты. Я только что вернулся из морга, где опознал тело Софи; оглушенный и совершенно выхолощенный невозможностью того что случилось, я стоял возле лимонария — строения с колоннадой, куда на зиму убирают лимонные деревья, — и смотрел в промозглую, огороженную полицейской лентой дыру, в которой копошились белые фигуры, похожие на опарышей.
