Месть пробуждает первобытные чувства. Я не смакую удовлетворение, какое она доставила, однако не могу притворяться, будто не рад тому, что Эрнест Ситон по прозвищу Страж исчез с лица земли. Лучше других понимает и разделяет мое чувство Андреа Морелли (он как-то сказал, что его бабка родом с Сицилии). Я его недооценивал. Если б не его тихое упорство и грубоватая, но сострадательная душа, результат мог быть совсем иным. Роль инспектора в розыске убийцы трех иностранцев была отмечена, и, я слышал, его ждет повышение.
Я также нашел способ выразить ему свою признательность.
Кэмпбелл Армур полностью оправился от ранений. Он везунчик, в решающий момент удача от него не отвернулась. Молоток Стража наградил его пробитым черепом и эпидуральной гематомой (кровяным сгустком в оболочке мозга), что потребовало срочной операции. Его жена и дочь прилетели из Тампы, и я устроил так, чтобы они жили в «Ла-Рошели» — неподалеку от энглвудской больницы. Давеча он прислал мейл, где пишет, как хорошо быть дома и свободным от долгов, а также выражает надежду к Рождеству возобновить занятия теннисом. Однако его уверения, что он навсегда излечился от страсти к игре, не вполне меня убеждают.
Мне все еще снится убийство Софи. Я не перестал горевать по ней и вряд ли когда утешусь. Я не жду избавления от мысли, что в случившемся отчасти виновен я сам. Но жизнь продолжается, и все-таки теперь она кажется менее жестокой и несправедливой. Не могу сказать, что я обрел душевный покой, не надеюсь, да и не хочу, чтобы рана «зарубцевалась», но, по крайней мере, я сжился со своим несчастьем.
Наверняка Джелена с ее философией «плюнь и валяй дальше» благотворно на меня повлияла — я должен быть ей благодарен за то, что она помогла найти путь к новой жизни.
Когда после концерта я вернулся в отель, в системном лотке меня ждало ее сообщение. Оказывается, она разглядела меня на задах Органного зала, где, по ее выражению, я крючился в темноте, и взбеленилась оттого, что я имел наглость улизнуть, даже не поговорив с ней. Она меня обыскалась, но я сгинул.
В ответ я коротко извинился, сославшись на занятость.
Через неделю я снова был в Париже, позвонил Джелли и на другой вечер повел ее ужинать в ресторан под названием «Дружок Луи».
Поначалу нам было слегка неловко вдвоем. Может, потому, что мы впервые встречались в более или менее нормальных обстоятельствах. Не совсем чужие друг другу, мы были не столь неуклюжи, сколь сдержанны и осторожны. Мы словно продолжали давний разговор и в то же время начинали с белого листа. За весь вечер о Страже не упомянули ни разу.
После ресторана такси высадило нас у моста Конкорд, и набережной Сены мы пешком направились к «Рицу». Все было почти так, как некогда я себе представлял. Мы остановились на том же самом месте, где несколько месяцев назад я смотрел сквозь арку моста Искусств на освещенные башни собора Нотр-Дам и мечтал, чтобы Джелли оказалась рядом. Вот, сбылось.
Под руку мы прошли еще ярдов пятьдесят и снова остановились. Вот тогда и произошло нечто, чему я не нахожу объяснения.
На пустом причале мы переговаривались, деля одну на двоих сигарету (Джелли перешла на «голуаз»). Не могу сказать, что от реки веяло покоем или какой-то особой романтикой. Накрапывал дождик, и мы почти не слышали друг друга за галдежом туристов с проплывавшего мимо речного трамвайчика. Но затем на реке все стихло, и сквозь шлепки лодок о причал я уловил тихий тонкий звук, от которого меня пробрала дрожь.
Мелодия слышалась неизвестно откуда. Я огляделся, однако набережная между мостами была пуста. И на причале ни души.
— Твой мобильник? — нахмурилась Джелли.
Я покачал головой, не понимая, что это: звонок телефона, чей-то плеер или кто-то насвистывает мелодию, но мы оба узнали напыщенные и сумбурные такты «К Элизе».
Они звучали всего несколько секунд. Едва мелодия стала набирать силу, разбухая изящно расцвеченными арпеджио, переходившими в главную тему, как внезапно оборвалась.
Я замер; сердце мое бешено колотилось, я вцепился в руку Джелли, изо всех сил сдерживая панику. Тянуло взбежать по каменным ступеням и посмотреть, не притаился ли он в саду Тюильри, но этим я бы только напугал девушку. Она не знала, что означает эта мелодия, а рассказать я, конечно же, не мог. Вместо этого я понес какую-то ерунду о том, что в Иране мусоровозы мелодией извещают жителей о прибытии помойки.
С тех пор ничего подобного не было. Я уже говорил, что не очень-то верю в совпадения, но тот случай иначе не назовешь. Однако вынужден признать, что насчет гибели Стража всегда будет тень сомнения.
Теперь мы видимся редко, в основном когда я бываю в Париже.
Не знаю, что нам уготовила судьба. Джелли считает, надо жить одним днем. Не уверен, что она легко впишется в мою жизнь, которую я хочу развернуть в новом направлении. Во многом надо разобраться; возможно, мы никогда не одолеем наши различия, но, пожалуй, я не ошибся, когда сказал, что все это было нам предназначено.
Вообще-то, так выразился Страж, не преминула уколоть Джелли. Потом улыбнулась и добавила: сей факт не уменьшает истинности этих слов. А я вспомнил тот миг у Линкольн-центра, когда она вышла из такси, и я понял — это Джелли.
