– Как же я мог этого не заметить?
– Понятия не имею. И что за проблема – завести ребенка? Наверняка ты тоже этого хочешь. – Трентон, оторвавшись от косяка, вошел в комнату и занял кресло напротив.
– Женщина, которую я когда-то любил, умерла во время родов, – устало произнес Джерард, разглядывая обручальное кольцо на своем пальце.
– Ах да! Леди Синклер.
Джерард поднял на него хмурый взгляд:
– Как Изабелла может требовать от меня, чтобы я вновь пережил этот кошмар? Одна мысль о ее беременности наполняет меня таким ужасом, что я едва могу это вынести. Реальность просто убьет меня.
– А-а-а, понимаю. – Откинувшись в кресле, Трентон положил ступню одной ноги на колено другой и задумчиво хмыкнул: – Прости, что затрагиваю щекотливую тему, но я не слепой. Все время после твоего возвращения я вижу на Изабелле синяки. Иногда следы зубов, царапины. Рискну предположить, что ты не тот мужчина, который склонен умерить свои аппетиты. И в какой-то момент ты вдруг убедился, что она способна выдерживать подобный накал страсти.
– Проклятие! Не думаю, что удобно обсуждать это, – проворчал Джерард.
– Но ведь я не ошибся? – продолжал настаивать Трентон; когда Джерард неохотно кивнул, он сказал: – Если память мне не изменяет, леди Синклер отличалась хрупким телосложением. Действительно, эта дама и Белла так разительно отличаются друг от друга, что невольно возникает вопрос: как ты мог влюбиться так сильно в них обеих?
– В этих двух случаях мной руководили разные побуждения. – Джерард поднялся и медленно побрел по комнате, отыскивая слабые следы запаха экзотических цветов в воздухе. Эм задела его самолюбие. Пел затронула его душу. – Совершенно разные.
– Я тоже так думаю.
Глубоко вздохнув, Джерард склонился над камином и закрыл глаза. Изабелла была настоящей тигрицей. Эм – всего лишь слабым котенком. Яркое сияние солнца на закате и робкие лучи восхода. Две противоположности.
– Обычно женщины благополучно переносят роды, Грейсон. И притом женщины, гораздо менее стойкие и энергичные, чем наша Изабелла.
Все верно, нельзя было этого отрицать. Умом Джерард воспринимал доводы здравого смысла, но разрывающееся от любви сердце не хотело слушаться разума.
– Если я потеряю ее, – произнес Джерард с мукой в голосе, – даже не знаю, что тогда со мной будет.
– Мне кажется, ты уже на пути к тому, чтобы ее потерять. Не лучше ли рискнуть и получить шанс удержать ее, чем не делать ничего и наверняка ее утратить?
Логика этого утверждения была неопровержима. Джерард понимал, что если не покорится неизбежности и не уступит, то действительно потеряет Пел. Ее ярость сегодня ясно доказывала это.
Грей услышал, что Трентон встал, и повернулся к нему: – Прежде чем ты уйдешь, Трентон, могу я попросить разрешения воспользоваться твоей каретой?
– Нет необходимости, в ней уехала Белла.
– Почему? – Мрачное предчувствие стеснило грудь Джерарда. Неужели его опасения вынудили Изабеллу отвергать все, что принадлежит ему?
– Она была уже запряжена и готова к отъезду. Нет, даже не спрашивай! Это долгая история, а ты, возможно, надеешься вернуться в Лондон до восхода солнца.
– А что лорд и леди Хэммонд?
– Пребывают в блаженном неведении, ничего не слышали о вашей размолвке. Тебе не составит труда оставить их в этом заблуждении.
Согласно кивнув, Джерард выпрямился и начал мысленно готовиться к объяснениям с хозяевами, чтобы, не возбуждая подозрений, оправдать свой поспешный отъезд вслед за женой.
– Благодарю тебя, Трентон, – угрюмо произнес он.
– Постарайся уладить ваши разногласия. Я очень хочу, чтобы Белла была счастлива. Лучшей благодарности мне не требуется.
Глава 21
Оценив расстояние до окна второго этажа своего лондонского особняка, Джерард прицелился, сжимая в руке камешек. Он подождал, прислушиваясь, пока не услышал слабый звук «дзинь», затем удовлетворенно кивнул, отвел руку за спину и швырнул следующий.
Небо начинало светлеть, из темно-серого постепенно превращаясь в бледно-розовое. Джерарду припомнилось другое утро и другое окно, но цель, которую он преследовал, оставалась прежней.
Пришлось швырнуть несколько камешков, прежде чем он достиг результата – окно отворилось, и на улицу выглянула заспанная, с растрепанными волосами Пел.
– Что ты тут делаешь, Грейсон? – спросила она своим низким, гортанным голосом, который он обожал, – Предупреждаю, я не в настроений разыгрывать сцены из Шекспира.
– Вот и слава Богу, – сказал он, неуверенно рассмеявшись.
Очевидно, она тоже помнила то давнее утро. Это слегка обнадеживало.
С громким вздохом Изабелла уселась возле окна, вопросительно изогнув бровь. Ничего удивительного в том, что мужчина кидает камешки к ней в окно, стараясь привлечь ее внимание. Всю ее сознательную жизнь мужчины пытались проникнуть к ней в спальню.
Теперь ее тело было предназначено для его постели до конца ее дней. Удовольствие, которое Джерарду доставила эта мысль, теплой волной прокатилось по его телу и воспламенило кровь. Однако он тут же одернул себя.
Когда лучи восходящего солнца осветили ее обожаемое лицо, Джерард заметил, что ее прекрасные вишневые глаза полны печали, а кончик коса покраснел. Видно, она проплакала всю ночь, и это целиком его вина.
– Изабелла, – сказал он голосом, полным мольбы, – пожалуйста, впусти меня. Мне очень холодно.
Усталое выражение на лице Изабеллы сменилось настороженным. Она высунулась из окна, ее распущенные волосы свободно рассыпались по обнаженным плечам, видневшимся из-под небрежно завязанного пеньюара. По плавным колебаниям ее полных грудей Джерард понял, что под пеньюаром на ней ничего нет. Воздействие этого открытия на него было столь же предсказуемо, как восход солнца.
– Не вижу причин, почему ты не можешь войти, – скачала она. – Насколько я знаю, это твой дом.
– Не в дом, Пел, – пояснил он. – В твое сердце.
Она замерла.
– Пожалуйста, Пел, позволь мне объяснить. Позволь мне все уладить. Мне так необходимо, чтобы между нами все снова наладилось.
– Джерард, – прошептала она так тихо, что он едва расслышал свое имя, прошелестевшее в холодном утреннем воздухе.
– Я очень люблю тебя, Изабелла. Я не могу жить без тебя.
Она прижала ладонь к дрожащим губам. Он подошел ближе к дому, всем своим существом устремляясь к ней.
– Я приношу тебе клятву верности, жена моя. Не для собственного блага, как было прежде, а ради тебя. Ты подарила мне так много – дружбу, радость, признание. Ты никогда не осуждала и не упрекала меня. Когда я сам не понимал, кто я такой, ты все равно заботилась обо мне. Когда я занимаюсь с тобой любовью, я счастлив, и больше мне ничего не нужно.
