Он замер с занесенным над бумагой пером, напрягая слух. Еще через мгновение он услышал голоса. Но разобрать слова он не мог. Эдвард предположил, что с-визитом явился Дежардан, что он вот-вот войдет в комнату. Но шагов слышно не было, и поэтому Эдвард встал со стула и направился через открытую дверь в галерею. Оттуда он посмотрел вниз, на небольшой холл. Тьерри стоял у парадной двери и говорил с кем-то, кто стоял за дверью. Наконец слуга вернулся в дом и закрыл дверь.
Эдвардом овладело любопытство. Желая узнать, кто еще присутствует в жизни Коринн, он обогнул лестничную площадку и зашел в гостиную второго этажа. Он подошел к окну и отодвинул штору. Оттуда он мог увидеть улицу, на которую фасадом выходил дом.
Мужчина отвязывал коня от столба. Движения у него были скупые и ловкие. Покрой и качество наряда этого господина говорили о богатстве и привилегированном положении, как, впрочем, и стать его скакуна. Откуда он знает Коринн?
Куинн замер перед тем, как поставить ногу в стремя. Он через плечо взглянул на дом и поднял глаза вверх, встретившись взглядом с Эдвардом. Во всей его позе чувствовалась напряженность, Эдвард явственно ощущал ее, несмотря на разделявшее их расстояние.
На секунду Эдвард подумал о том, не отступить ли ему в глубь комнаты. В конце концов, он не имел права вторгаться в жизнь Коринн. Они никем друг другу не приходились, они и знакомы были совсем недавно. Когда она очнется, вполне вероятно, возмутится той наглости, с которой он присвоил себе право распоряжаться в ее доме, да и ею самой, пользуясь ее беспомощностью.
Но та часть его самого, что пряталась глубоко внутри, восстала против здравого смысла и приличий. Тот мужчина, что жил в нем, до сих пор никак себя не проявляя, считал, что имеет право на Коринн Маршан и должен дать понять другим, что эта женщина принадлежит ему. Она будет принадлежать ему, он этого добьется, и в этом его желании таилась причина всех тех безумных поступков, что он совершил с тех пор, как встретил ее.
Эдвард пристально рассматривал своего потенциального соперника, отмечая каждую деталь. Они были друг другу полной противоположностью, если не считать выражения лиц. На лице мужчины Эдвард читал то, что чувствовал сам: напряженность, вызов и злобу.
Не тот ли это человек, что так сильно обидел Коринн? Кто внушил ей страх, кто придал ее глазам это затравленное выражение?
Эдвард сжал кулаки.
– Я узнаю, кто ты такой, – тихо предупредил Эдвард.
Куинн прикоснулся к полям шляпы, хищно улыбнулся и сел на коня. Он не мог слышать Эдварда, он не мог видеть, как шевелились его губы, но он принял брошенную Эдвардом перчатку – это было ясно.
Еще одна загадка в и без того запутанном деле.
Эдвард опустил штору и вернулся к Коринн.
Саймон стоял у входа в дом и стаскивал перчатки – постепенно, палец за пальцем. Движения его были неторопливыми и размеренными. Эта процедура должна была его успокоить, но он не успокаивался. Он тяжело дышал от ярости, и шея ныла от напряжения.
Эдвард Джеймс навещал Лизетт, когда она была «нездорова». Этот мужчина стоял у окна без камзола и жилета, словно был у себя дома, и держался так, словно Лизетт была его собственностью.
Саймон и раньше играл в эту игру, сшибаясь лбами с соперниками за право обладания приглянувшейся самкой. Занятное это дело, тем более что Саймон редко когда был по-настоящему заинтересован в выигрыше. Если ему удавалось завоевать расположение дамы, его ждал жаркий и разнузданный секс. Если он проигрывал, то удалялся с улыбкой и находил себе другую забаву.
На этот раз он был в ярости. Ему бы хотелось думать, что пострадала одна лишь его гордость, но правда была более обескураживающей. Он был счастлив те несколько минут в библиотеке. Не просто был свободен от проблем, а по-настоящему счастлив. И ему было горько оттого, что, как оказалось, для Лизетт в тех минутах не было ничего особенного.
И снова к нему вернулось ощущение того, что он сходит с ума. До вчерашнего вечера он считал, что Лизетт ему не нравится. И вдруг, ни с того ни с сего, он готов убить за нее соперника.
Да, он готов был убить того, кого предпочла Лизетт.
В самом мрачном расположении духа Саймон поднялся к себе в комнату, собираясь сменить свой костюм для верховой езды на что-то более подходящее для кутежа. Горячая девчонка поможет ему выбросить Лизетт из головы и из сердца. Завтра голова у него будет ясная, и он сможет разобраться во всем без проблем.
– Мистер Куинн, к вам пришли.
Саймон замер, не успев развязать до конца узел шейного платка. Он смотрел в зеркало, висевшее с внутренней стороны двери гардероба, и дворецкий у него за спиной смотрел туда же. Их взгляды встретились.
– Кто это?
– Она не назвала мне своего имени, сэр. Весть о том, что к нему пожаловала дама, заставила Куинна почувствовать напряжение.
– Она блондинка и она красива?
Дворецкий скривил губы в усмешке:
– Да, сэр.
И тогда вся ярость, весь гнев, вся обида, что бурлила в нем, закипела, грозя выплеснуться наружу. Он сорвал платок с шеи и швырнул его на пол. Должно быть, она выскочила из дома сразу после того, как он отъехал, иначе она не успела бы примчаться к нему так быстро. Возможно, она поняла, что демонстрация прав собственности на нее со стороны Джеймса разрушила ее планы на него, Куинна, какими бы ни были эти ее планы.
Первым побуждением Саймона было отправить ее прочь, отказав ей в аудиенции, чтобы ее позлить, но, вспомнив о том, что Эддингтон продолжал держать его на коротком поводке, Куинн передумал. Чем скорее он узнает, что она задумала, тем скорее он избавится от нее и всех прочих проблем заодно.
– Где его сиятельство? – спросил он.
– Ушел развлекаться, сэр.
Саймон решительным шагом вышел из комнаты и спустился вниз. Он едва замечал дворецкого, что бежал за ним следом. Едва ли ему понадобится чай и закуски. Если ему что-то и надо было сейчас, то добрую порцию крепкого виски.
Он остановился на пороге гостиной и увидел Лизетт, которая сидела на краешке обитой желтой парчой кушетки. Она была одета в дерзкий наряд цвета бургундского. Он ни за что не подумал бы, что Лизетт выберет для себя этот цвет, хотя наряд ей очень шел, красиво оттеняя кремовую кожу. На резном кофейном столике покоилась ее изысканно украшенная шляпа. Она нервно перебирала пальцами завязки ридикюля у себя на коленях. Она была живым воплощением элегантности и изысканности… и она смотрела на него теми же голубыми глазами, что смотрели на него через зал, что заманили его в ее объятия.
Он испытал нечто, подобное удару молнии. Кожа его горела. Он ощущал легкое покалывание. Он вспотел. Сердце его забилось в ускоренном темпе, дыхание сбилось, грудь вздымалась и опадала.
Когда он вошел, выражение нерешительности и опаски на ее лице сменилось восторженным одобрением женщины, которой определенно нравится тот мужчина, на которого она смотрит. Взгляд ее опустился на его голую шею. Она быстро облизнула нижнюю губу.
