– Но вы не считаете, что Саймон Куинн один из них, – сказала Линетт.
– Откровенно говоря, я не знаю. Я с ним никогда близко не общалась.
– Как бы там ни было, – заявила Маргарита, расправляя плечи, – твой отец собирается приехать сюда через несколько дней, и я намерена ввести его в курс того, что происходит. А до его приезда я запрещаю тебе покидать этот дом, под каким бы то ни было предлогом.
– Ну что же, надеюсь, он сможет внять голосу разума!
Голубые глаза Маргариты приобрели стальной оттенок.
– Возможно, он выдаст тебя замуж за мужчину, который сумеет держать тебя в узде.
– Маман! – Сердце Линетт остановилось, а потом забилось как бешеное. Бабушка точно так же поступила с ее матерью. Родители ее жили в ладу друг с другом, но любви между ними никогда не было. В их браке не было места для страсти, от их союза веяло холодом. Линетт страшила такая судьба. – Если бы вы пригрозили мне чем-то другим, я могла бы вам повиноваться.
– Довольно, – ледяным тоном заявила Маргарита. – Больше ни слова. Иди в свою комнату и успокойся.
– Я не ребенок! Вы не можете запретить мне узнать правду о той женщине.
– Даже не думай мне перечить. Я не потерплю истерик.
У Линетт защипало глаза, полились непрошеные слезы. Маргарита поморщилась как от боли, но не сдалась.
– Уходи. Повернувшись. Линетт выбежала из комнаты.
– Хотел бы я видеть его лицо, – сказал Эддингтон от души хохоча. Он даже поставил бокал с вином на стол, чтобы не расплескать содержимое. – Мне так нравится наблюдать, как ты дерешься.
Саймон положил в рот кусочек куропатки.
– Смотреть было не на что. – Ответил он. – Один удар, и бедняга на полу.
– Но потом к нему на подмогу пришли друзья.
– Ну, – пожал плечами Саймон. – так всегда бывает.
Эддингтон дал знак слуге, чтобы тот убрал его тарелку.
– А что ты делал в этой таверне? – Нарывался на драку, что же еще, – сухо ответил Саймон. Он заметил испытующий взгляд и напряженность Эддингтона, которую тот пытался замаскировать разыгрывая развязность. Но Саймона обмануть было не так-то просто. – Знаете ли, от шантажа у меня портится настроение.
Эддингтон криво усмехнулся.
В дверь тихонько постучали. Саймон отозвался, и в столовую вошел дворецкий.
– Простите, милорд. – Дворецкий взглянул на Саймона. – К вам гостья.
Реакция Саймона была мгновенной. Живот свело от смеси тревоги и радостного ожидания. Он не спрашивал, кто к нему пришел, из-за Эддингтона. Он просто кивнул и встал из-за стола.
– Простите, милорд, я вынужден вас покинуть.
– Разумеется.
Саймон спиной чувствовал взгляд Эддингтона. Закрыв дверь, он вопросительно посмотрел на дворецкого.
– Красивая блондинка, сэр, – сказал понятливый слуга.
У Саймона на лбу выступил пот. Он часто и мелко задышал. Стоило ему только подумать о Линетт, как тело откликалось с пугающей резвостью. Если бы только он мог уехать из Франции. Бросить все и уехать. Ради нее.
Сделав глубокий вдох, Саймон переступил порог гостиной первого этажа. Первое, что бросилось ему в глаза, это цвет платья Линетт. Ярко-голубой. Она стояла к нему спиной, поглаживая кончиками пальцев нарядную китайскую вазу на деревянной подставке. Поза у нее была напряженной.
– Линетт, – тихо сказал он, несказанно счастливый тем, что снова может ее увидеть, – вам не стоило приходить.
Она обернулась, и он понял свою ошибку.
– Мистер Куинн. – Голос был низким и приятным, но в нем слышались стальные нотки.
Саймон поклонился.
– Виконтесса де Гренье.
Жестом пригласив ее присесть, Саймон оглянулся на дверь и кивнул дворецкому, чтобы принесли чай и угощение. Когда дворецкий ушел, Саймон сел напротив виконтессы и внимательно посмотрел на нее.
Он был согласен с тем, что мать Линетт вполне могла сойти за ее сестру. У обеих был тот же цвет волос и глаз. Кроме того, у виконтессы не было ни одной морщинки и фигура была такой же изящной и пропорциональной, как у Линетт.
– Вы очень привлекательны, – сказала она, пристально глядя на него. – Я понимаю, почему ее так к вам влечет.
Саймон скривил губы:
– Спасибо. Теперь я вижу, в кого пошла ваша дочь. Вы обе – самые прелестные женщины из тех, кого мне довелось встречать.
– А как насчет наемного убийцы? – холодно поинтересовалась виконтесса. – Полагаю, она тоже хорошенькая?
– Да, конечно. – Саймон уселся поудобнее, любуясь гостьей. Виконтесса была дамой с характером и, как подсказывало Саймону чутье, с очень даже живым темпераментом. Очевидно, Линетт эти качества достались в подарок от матери.
– Конечно, – натянуто улыбаясь, повторила виконтесса. – Чего вы хотите?
Саймон приподнял бровь.
– Предпочитаете сразу переходить к делу, как я вижу. Кисти ее рук лежали на коленях. Она сплела пальцы, украшенные кольцами с крупными драгоценными камнями. В волосах ее поблескивали маленькие бриллианты, а шляпка удерживалась на заколке с крупным сапфиром.
Маргарита подготовилась к визиту и рассчитывала ослепить Саймона своим богатством. Ей удалось произвести на него впечатление, но при этом он чувствовал себя глубоко оскорбленным. И оскорбленное достоинство заставило его засмеяться. Все эти годы он зарабатывал на жизнь, продавая все, на что находился покупатель. И, по злой иронии судьбы, как раз сейчас он не мог позволить себе быть щепетильным. Как бы ему ни хотелось.
– Я ничего не хочу, – сказал он.
– Вы хотите мою дочь, – возразила она, – или деньги, которыми она распоряжается.
– Мне не нужны ее деньги.
Виконтесса презрительно хмыкнула:
– Только не рассказывайте мне, что это любовь. Этого мне не переварить.
– Нет, – согласился он, – это не любовь. Но я действительно хочу ее, и я достаточно беспринципен, чтобы получить ее, как только представится возможность. Именно поэтому я попросил ее держаться от меня подальше.
– Как это благородно с вашей стороны, – ехидно протянула Маргарита, напомнив ему Лизетт. В голубых глазах ее был лед, а полные губы скривились в презрительной усмешке.
– Я так рад, что вы по достоинству оценили мой поступок, – протянул Саймон и положил руку на спинку кушетки.
Он знал, что эта его фамильярность еще больше ее заведет. Он тоже с каждой минутой все сильнее злился. Он ничего не имел против того, чтобы его называли эгоистом и распутником, когда он соответствующим образом себя вел, но ему не нравилось, когда на него навешивали ярлыки как раз тогда, когда он совершил попытку самопожертвования.
