– Господи, – пробормотал он, – ты такая тугая и жадная.
– Возьми меня, – в отчаянии взмолилась она, терзаемая ощущением пустоты.
Она подняла руку и погрузила ее в густую шелковистую массу его волос, потянула его за волосы к себе.
– Еще рано. – Сейчас в его голосе сильнее ощущался ирландский акцент.
Она обожала этот акцент. Она, кажется, все в нем обожала. Все, кроме этих двух слов.
– Я не могу больше. – Ее сильно трясло, она превратилась в существо, сотканное из острого томительного желания.
– Ты всего меня получишь, тиаска. – Он усмехнулся перед тем, как приникнуть губами к ее груди.
– Тиаска? – повторила она. Глаза ее защипало от восторга, с таким благоговением он произнес это слово. – Тиаска… Что это значит?
– Мое сокровище. – Губы его плотно сомкнулись вокруг отвердевшего соска. Ее охватил невыносимый жар, и Линетт заметалась под Саймоном, изнемогая от наслаждения.
Вот, что ей было нужно, вот чем она не желала поступиться ради своей семьи и того будущего, что было для нее уготовано. За всю ее жизнь только Саймон смог вызвать в ней чувство абсолютного доверия к себе, смог разбудить в ней желание, над которым не властен разум. Если это все, что он мог ей дать, она примет этот дар без страха перед расплатой и будет хранить о нем сокровенную память, как и он сохранит сокровенную память о ней.
Язык его обвил тугой и твердый сосок, прижал его к нёбу. Саймон сильно втягивал сосок в себя, и всякий раз щеки его глубоко западали. Невидимая нить протянулась от ее соска к лону, и лоно ее сжималось в такт его ласке. Палец Саймона, что был у нее между ног, проник глубже, теперь вся фаланга была внутри ее. Кожа ее горела, лоб покрылся испариной.
– Саймон!
Он подвинулся, накрыл губами ее рот. Сейчас он касался большим пальцем чувствительного узелка повыше того места, куда он вошел в нее указательным пальцем. Наслаждение жаркой волной стремительно прокатилось по телу. Не отдавая себе ни в чем отчета, Линетт выгнула спину и громко застонала. Он пил ее стон губами. Лоно ее сжалось, как кулак, затем облегченно разжалось, отпустило. Влага омыла ее тело, и палец его беспрепятственно проник глубже.
Она едва почувствовала боль. Даже не боль – легкое пощипывание. Дискомфорт, вызванный разрывом девственной плевы, едва стоил внимания на фоне того, что творил с ней первый в ее жизни оргазм. Потеря ею девственности, казалось, гораздо сильнее подействовала на Саймона, чем на нее. Его стон был громче, чем ее крик. Его всего крупно затрясло. Поцелуи его стали жарче, короче. Палец его входил и выходил из нее медленно, он словно поглаживал нежные ткани вскрытого им лона.
– Линетт, – срывающимся голосом пробормотал Саймон, – прости меня.
Она обхватила его руками и прижала к себе. Щека ее, вся в слезах, прижалась к его щеке.
– Я хотела этого, любимый. Я хотела получить от тебя столько, сколько ты готов отдать – много это или мало, все равно. Сколько бы это ни продлилось – все мое.
Он лежал на ней, придавив ее своим тяжелым телом; несколько секунд, руки его более не ласкали ее. Затем он сказал хрипло:
– Я должен подвинуть тебя повыше.
Она попыталась помочь ему, прижимаясь к нему плотнее, борясь с истомой, что ослабила ее мышцы. Он приподнял ее, вдавливая колено в матрас, затем пододвинул другое колено, тем самым, передвинув их обоих к изголовью кровати.
Саймон уложил Линетт среди подушек самых разнообразных размеров, текстуры и цветов. Сидя на пятках, уперев ладони в бока, он смотрел на нее. Линетт протянула руки ему навстречу, призывая его к себе.
Саймон встал на колени и потянул за пояс бриджей, привлекая ее внимание к дразнящему треугольнику кожи.
Во рту у Линетт пересохло.
И она увидела наглядное свидетельство его мощной эрекции, вытянувшееся до пупка.
Она знала, что навсегда запомнит его таким – с широко расставленными коленями, с разметавшимися по загорелым плечам темными волосами, с отчетливо проступающей на животе мускулатурой, с твердым и большим пенисом, торчащим вверх. Она смочила слюной пересохшие губы, и из груди его вырвался то ли стон, то ли рык.
Еще мгновение, и бриджи были уже спущены до колен. Саймон перевернулся на спину и сбросил их на пол.
Великолепный в своей наготе, впечатляюще возбужденный, он забрался на нее сверху, щедро демонстрируя выпуклые мышцы под золотистой кожей.
Теперь никакой вялости она больше не ощущала. Она хотела его сейчас так же сильно, как тогда, в галерее. И, как и тогда, он знал об этом. Ласковая улыбка смягчила жесткость его черт. И эта его улыбка, и эта нежность во взгляде – все это было больше, ярче и сильнее того, что было ей по силам.
Бедрами он раздвинул ей ноги. Одной рукой он упирался в матрас возле ее плеча. От физического усилия вздулись бицепсы. Другой он взял в руку увесистый пенис и подвел к скользкому входу в ее лоно.
Линетт, всхлипывая, заметалась под Саймоном. Он оперся о матрас другой рукой и прикоснулся широкой головкой пениса к ней лишь в одной точке, у скрещения ног.
Линетт вцепилась ногтями в его предплечья, когда он качнул бедрами и толкнулся в нее. Она откинула голову и закрыла глаза. Тяжело дыша, она царапала его ногтями. Она думала, что потеряет рассудок под напором лавинообразных ощущений.
Теперь запах его кожи стал сильнее, он окружал ее, наполнял ее при каждом ее вдохе. Жесткие волоски на груди его и ногах щекотали, и это ощущение оказалось на удивление возбуждающим. Они были такие разные: он – воплощенная твердость, она – сама нежность; он – сама сила, она – сама легкость. Она чувствовала себя такой маленькой по сравнению с ним.
– Сладкая моя, – простонал он. – Господи, ты такая сладкая, такая тугая.
– Прошу тебя, Саймон… – Она поднимала бедра ему навстречу, стараясь глубже принять его в себя.
Глубже, быстрее. Он давил на нее своим весом, вынуждая ее приноровиться к его темпу, к этим коротким, яростным толчкам вглубь. Он продвигался вглубь ее постепенно, давая возможность ее телу привыкнуть к тому, что происходило с ней впервые в жизни. Но она не хотела медлить, не хотела терять времени даром. У нее не было лишнего времени. Она думала, что сойдет с ума. Она могла сойти с ума в любую секунду.
– Какая ты красивая, – хрипло шептал он, когда она сжималась вокруг него. Он умело вращал бедрами, проталкиваясь все глубже, в самую ее сердцевину. Саймон взял в ладони ее лицо. – Посмотри на меня.
Линетт заставила себя поднять отяжелевшие веки. Он был само совершенство. Глаза его горели ярко-голубым огнем, на скулах играл румянец, и шелковистая завеса его волос покачивалась при каждом его движении. Она всхлипнула и прижалась к нему.
– Глубже!
– Скоро, – хрипло проговорил он.
