— Ты у Теда?
— Да.
— Как у тебя с ним?
Немного помолчав, Эми просто сказала:
— Я люблю его.
— Вот как…
— У меня не было других мужчин, — неожиданно призналась она.
— Я всегда хотела сказать тебе об этом. У меня никогда не было других мужчин.
Но Тед.., его не ослепило твое имя, просто он увидел меня, Морт. Он увидел
меня.
— Ты хочешь сказать, что я не видел?
— Раньше видел. — Голос у Эми был слабый и несчастный. — Но
ты так часто покидал меня.
Он вытаращил глаза и моментально приготовился к битве. К
битве за справедливость.
— Что? Я не уезжал ни в какие поездки со времен тура по
поводу «Семьи Делакоурт»! И та поездка была совсем короткой!
— Я не хочу спорить с тобой, Морт, — мягко перебила его Эми.
— Та часть жизни уже закончилась. Я только пытаюсь сказать тебе, что, даже
когда ты находился рядом, ты слишком часто уходил. Видишь ли, у тебя была любовница
— твоя работа. — Ее голос зазвучал твердо, но Морт чувствовал, что Эми вот-вот
заплачет — Как я ненавидела эту суку, Морт Она была симпатичнее меня, умнее
меня, веселее меня. Как я могла с ней конкурировать?
— Что ж, давай вини во всем меня, это же так просто, —
запричитал он и ужаснулся, чувствуя, что у него перехватило горло. — Чего ты
хотела от меня? Чтобы я был водопроводчиком? Чтобы я остался без работы и мы бы
жили как нищие? Я больше ни черта не умею делать, неужели ты этого не
понимаешь? Я ничего больше не умею!
Морт надеялся, что слезы высохнут, хоть на время, но они не
уходили. Кто из них снова потер бок этой ужасной волшебной лампы? Кто виноват
на этот раз?
— Я не обвиняю тебя. В этом есть и моя вина. Ты бы никогда
не застал нас.., ничего такого не произошло бы.., если бы я не была такой
слабой и трусливой. Тед хотел, чтобы мы пришли и обо всем рассказали тебе. Он
не раз просил об этом. А я все время его отговаривала. Я говорила ему, что еще
не уверена. Я говорила себе, что все еще люблю тебя, что все еще может
вернуться на круги своя.., но, наверное, ничего не возвращается. Я… — Она
всхлипнула; все-таки она заплакала. — Я никогда не забуду выражение твоего
лица, когда ты открыл ту дверь в мотеле. Я унесу твой взгляд с собой в могилу.
Вот и хорошо! — захотелось ему закричать. — Вот и хорошо!
Потому что ты просто увидела выражение лица! А мне пришлось все это пережить!
— Ты знаешь о моей любви, — неуверенно сказал он. — Я
никогда не таил ее от тебя. Ты знала о ней с самого начала.
— Но я никогда не знала, как крепки ее объятия.
— Ладно, не вешай нос, Эми, Кажется, теперь я с ней
расстался. Эми плакала.
— Морт, Морт… Единственное, чего я хочу, это чтобы ты был
счастлив. Разве ты не понимаешь этого? Разве ты не можешь быть счастливым?
Но он лишь видел, как ее голое плечо прикасается к голому
плечу Теда Милнера. Он видел их глаза, широко раскрытые, испуганные, и волосы
Теда, взъерошенные во сне. Он захотел сказать Эми об этом сейчас — хотя бы попытаться,
— но передумал. И без того достаточно. Они вдоволь покусали друг друга. Может,
когда-нибудь они снова смогут вернуться к этому разговору. Вот только не стоило
ей говорить о нервном срыве. У него не было нервного срыва.
— Эми, мне, пожалуй, пора идти.
— Да, нам обоим пора. Тед ушел показывать дом, но он скоро
вернется. Я должна приготовить что-нибудь на обед.
— Прости, что спорил с тобой.
— Ты позвонишь, если я тебе понадоблюсь? Я все еще
беспокоюсь.
— Да, — сказал он, попрощался и повесил трубку.
Несколько секунд Морт стоял возле телефона, ожидая, что
непременно вот-вот разразится слезами. Но слезы ушли. Вероятно, это было
по-настоящему ужасно.
Слезы ушли.
Глава 39
От мерного стука дождя Морт сделался тупым и равнодушным. Он
развел в камине небольшой огонь, придвинул стул и попытался прочитать статью в
«Харпере», но начал клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда его подбородок
падал на грудь и из горла вылетал громкий храп. Надо было купить сигареты,
подумал он. Несколько затяжек меня бы взбодрили. Но Морт не купил сигарет и
вовсе не был уверен в том, что они могли бы его взбодрить. Это была не
усталость, а последствия перенесенного шока.
В конце концов он добрел до кушетки, поправил подушки и лег.
В темное стекло возле его щеки стучал холодный дождь.
Только однажды, подумал Морт. Я сделал это только однажды. И
провалился в глубокий сон.
Глава 40
Во сне он попал в самый большой в мире школьный класс.
Стены тянулись вдаль на целые мили. Каждая парта была горой,
серые квадраты кафеля простирались среди них бесконечной равниной. Часы на
стене — огромное холодное солнце. Дверь в коридор закрыта, но Мортон Рейни
все-таки прочитал слова; написанные на гофрированном стекле:
УЧЕБНАЯ КОМНАТА ДОМАШНЕЙ КОМАНДЫ
ПРОФ. ДЕЛЛАКОУРТ
Фамилию написали неправильно, подумал Морт. В ней должна
быть всего одна буква «л». Но внутренний голос сказал, что он не прав.
Морт стоял на гигантской, простирающейся вдаль канавке для
мела, прибитой к огромной доске, и держал кусок мела размером с бейсбольную
биту. Он хотел опустить руки, которые ужасно болели, но не мог. Ему нужно было
пятьсот раз написать на доске одно и то же предложение: Я не списывал у Джона
Кинтнера. Должно быть, он написал его уже четыре сотни раз, но этого было мало.
Воровать у человека работу, которая составляла единственную ценность в его
жизни, было непростительно. Поэтому теперь он должен был писать, писать и
писать и не обращать внимания на голос разума, который пытался прокричать ему,
что это всего лишь сон и правая рука болит совсем по другой причине.
Мел скрипел. Отвратительно. Пыль, едкая и почему-то знакомая
— очень знакомая, — сыпалась ему на лицо. Наконец Морт окончательно выбился из
сил. Его руки опустились, словно их оттянули сумки, набитые свинцовыми ядрами.
Он повернулся на канавке для мела и увидел, что в огромном классе была занята
только одна парта. За партой сидел молодой парень с деревенским лицом: с такими
лицами ходят по борозде за мулами. Светло-каштановые волосы гвоздями торчали на
его голове; грубые, побитые и поцарапанные руки были сложены на парте. Он
смотрел на Морта бледными, глубоко посаженными глазами. Я знаю тебя, произнес
Морт во сне. Верно, бродяга, сказал Джон Кинтнер с протяжным южным акцентом.
Только у меня чужие руки и ноги. А теперь продолжай писать. И не пять сотен
раз. Пять тысяч.
