– Неужели по мне так заметно?
– Oui. Когда вы думаете, что на вас никто не смотрит.
Колин смотрел в окно кареты, люди шли по своим обычным делам. Что касается его, то в этот день у него было только одно дело – уехать из Лондона. В этот момент его карета направлялась к дороге на Бристоль. Вещи погружены, расчеты за взятый внаем дом произведены.
Колин же чувствовал незавершенность.
Чувство, что он оставляет здесь свое сердце, было тяжелее, чем раньше. Осознание, что он смертен, становилось глубже с каждым днем. Жизнь коротка, и мысль, что он проведет ее без Амелии, была невыносима.
– Я никогда не ездил с ней в карете, – сказал он. – Я никогда не сидел с ней за одним столом и не делил с ней трапезу. Все, чем я занимался эти последние годы, – это стремление занять более высокое положение, такое, которое позволило бы мне иметь право наслаждаться всеми радостями ее жизни.
Черные глаза Жака следили за ним из-под полей шляпы. Жак сидел напротив, расслабив крепко сбитое тело, которое по-прежнему излучало энергию.
– После смерти родителей, – тихо продолжал Колин, глядя в окно, – мой дядя нанялся кучером к лорду Уэлтону. Жалованье было мизерное, и мы были вынуждены покинуть цыганский табор, но дядя считал, что служба надежнее, чем цыганская жизнь. Он был убежденным холостяком, но очень серьезно относился к заботе обо мне.
– Так вот откуда ваше понятие о чести, – сказал француз.
Колин ответил слабой улыбкой.
– От этой перемены в нашей жизни я чувствовал себя несчастным. Мне было десять лет, и я остро переживал потерю друзей, особенно потому, что это произошло вскоре после того, как я потерял отца и мать. Я был уверен, что жизнь для меня кончена и я навеки останусь несчастным. А потом я увидел ее.
Он словно вернулся в прошлое, он так хорошо помнил этот день, как будто это произошло вчера.
– Ей было только семь лет, но я испытал благоговейный трепет. У нее были темные локоны, белая, как фарфор, кожа и зеленые глаза, она была похожа на прелестную куклу. Она протянула мне испачканную грязью руку, улыбнулась, показывая отсутствие нескольких зубов, и попросила поиграть с ней.
– Enchante, – заметил Жак.
– Да, она была очаровательна. Амелия могла заменить дюжину мальчишек, она была смелой, стойкой и изобретательной. Я спешил сделать свою работу, чтобы только побыть с ней. – Колин со вздохом откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. – Я помню, как я впервые как лакей ехал на запятках кареты. Я чувствовал себя таким взрослым и гордым. Она тоже была рада за меня, ее глаза сияли от восхищения. Затем я понял, что она сидит в карете, а я стою на запятках, и мне никогда не позволят сесть рядом с ней.
– С тех пор вы очень изменились, mon ami. Сейчас между ней и вами нет такого различия.
– О, есть, – возразил Колин. – Сейчас дело уже не в деньгах.
– Когда вы поняли, что любите ее?
– Я полюбил ее с первого же дня. – Его рука сжалась в кулак. – Это чувство просто росло и менялось, как и мы сами.
Он никогда не забудет тот день, когда они, как это часто бывало, резвились в ручье. Он в одних штанах, а она разделась до рубашки. Ей только что исполнилось пятнадцать, а ему было восемнадцать. Пытаясь поймать убегавшую лягушку, он споткнулся на каменистом берегу и упал. Это привело ее в восторг, и она звонко рассмеялась, Колин повернул голову, и то, что он увидел, навсегда изменило его жизнь. Залитая солнечным светом, в мокрой рубашке, смеющаяся, она показалась ему нимфой. Очаровательной. Невинно соблазнительной.
У него перехватило дыхание; тело напряглось. Жаркое желание закипело в крови, во рту пересохло. Колин не был невинным, но физические потребности, лишь раздражавшие его раньше, нельзя было и сравнить с вожделением, возникшим в нем при виде полуобнаженного тела Амелии.
Каким-то образом… незаметно для него Амелия превратилась в девушку. И он возжелал ее. Он никогда и ничего не желал так сильно, как желал ее. Его сердце сжалось от неожиданного желания, руки невольно потянулись к ней. Где-то глубоко внутри он ощущал пустоту и знал, что она заполнит ее. Она сделает его настоящим мужчиной. Без страха и сомнений. Она была для него всем, когда он был ребенком. Он знал, что она будет для него всем, когда он станет мужчиной.
– Колин? – Ее улыбка исчезла, между ними возникла какая-то напряженность.
Позднее, вечером, Пьетро заметил мрачное настроение племянника и расспросил его. Когда Колин поделился с дядей своим открытием, Пьетро пришел в невероятную ярость.
– Держись от нее подальше, – с горящими глазами взревел Пьетро. – Мне бы давно следовало прекратить вашу дружбу.
– Нет! – Колин пришел в ужас от одной только мысли. Он не мог себе представить жизнь без нее.
Пьетро стукнул кулаком по столу и наклонился к Колину:
– Она намного выше тебя по положению. Тебе ее не достать. Ты лишишь нас средств к существованию!
– Я люблю ее! – Как только эти слова сорвались с его губ, он понял, что это правда.
С мрачным выражением лица дядя выволок его из конюшни и отвез в деревню. Там он передал Колина в руки хорошенькой проститутки, которая с удовольствием довела его до изнурения и выжала досуха. Зрелая женщина, она не была такой, как почти все неопытные девушки, с которыми он развлекался раньше. Она отпустила его, убедившись, что он полностью истощен. Он ушел с ощущением, что все его мышцы превратились в желе и ему необходимо как следует выспаться.
Когда несколько часов спустя он, еле волоча ноги, вошел в кабачок, дядя встретил его радостной улыбкой, полной отцовской гордости.
– Теперь ты будешь любить другую женщину, – заявил он, любовно похлопывая племянника по спине.
На что Колин ответил:
– Я благодарен ей, да. Но я люблю одну Амелию.
У Пьетро вытянулось лицо. На следующий день, когда Колин увидел Амелию и почувствовал то же похотливое желание, которое возникло тогда у ручья, инстинкт подсказал ему, что близость с ней была бы совсем другой. Амелия делала дни светлее, а его сердце – радостнее, и он догадывался, что она сделала бы и близость чувственнее и богаче. Жажда такой связи не покидала Колина. Она терзала его, не давая ему покоя.
В течение следующих нескольких месяцев Пьетро каждый день просил, чтобы Колин оставил ее. Если он ее любит, сказал дядя, то должен желать, чтобы у нее было все самое лучшее, а конюх-цыган никогда не сможет ей этого дать.
И Колин все же нашел в себе силы оттолкнуть ее, потому что любил. Тогда это просто убило его.
Сейчас он снова убивает себя.
Карета наклонилась, качнулась в сторону и загромыхала дальше по мостовой, каждая минута уносила его все дальше и дальше от той единственной, которую он желал больше всего на свете.
