Когда карета Марии, свернув с большой дороги неподалеку от Ридинга, въехала во двор гостиницы, Саймон находился в самом скверном расположении духа. Двое из людей Сент-Джона верхом на лошадях, не обремененные медленно движущимися каретами, ускакали вперед. Если им повезет, они вернутся и укажут верное направление, а возможно, даже и определенное место.
Весь день был сплошным мучительным испытанием. Вскоре после того как Амелия взяла наемную карету, кучер высадил ее и ее спутника, поскольку не захотел выезжать из города. Тогда они наняли другую карету и поехали дальше. Такого развития событий и следовало ожидать. Что больше всего беспокоило Саймона, так это сообщения о большом количестве всадников, говорящих по-французски, двигавшихся в том же направлении впереди них.
Это могло ничего не значить, но это мог быть и Картленд.
Саймону хотелось рассказать все об этом деле Марии, но так же сильно ему не хотелось выдавать Колина, который не один раз рисковал жизнью, спасая друга. Поэтому за обедом Саймон ничего не сказал, они разошлись по комнатам, чтобы немного отдохнуть.
Однако ни у него, ни у Лизетты не было никаких вещей, необходимых для путешествия. Им не во что было переодеться, с ними не было слуг. Не было даже приличного экипажа, спина болела после долгой тряски в легкой карете.
Но Колин по крайней мере упомянул Бристоль, и это давало Саймону преимущество. Он осторожно намекнул Марии, в какую сторону ехать, и тайком послал одного лакея к себе домой, чтобы тот предупредил его слугу об изменении планов. Слуга должен был расплатиться по счетам, сложить вещи и забрать горничную Лизетты.
Думая о француженке, он перевел взгляд в ее сторону, она сидела перед камином. Им пришлось поселиться в одной комнате, всех их, приехавших вместе, оказалось достаточно, чтобы занять все свободные комнаты. Мария жаловалась на плохие условия в гостинице, заявляя, что у Сент-Джона повсюду множество людей, готовых услужить, они примут их и удобно устроят. Саймон же настаивал, что нельзя отдаляться от дороги, но это не убеждало ее, и он понимал обоснованность ее доводов. Однако он совсем не желал, чтобы Мария догадалась, что он солгал о своей поездке на отдых, это станет ясно, если он появится в той же одежде.
Легкий вздох заставил его обратить внимание на Лизетту. Она разделась до сорочки и свернулась калачиком, поджав ноги и прикрыв колени одеялом. Белокурые локоны развились, разрушив модную прическу, и беспорядочно падали на бледную кожу. Лизетта, как это часто бывало, читала, глотая длинные исторические романы с жадностью, удивлявшей его. Почему у нее такой интерес к прошлому? Они всего лишь собирались потихоньку разузнать кое-что, а она все равно взяла с собой книгу.
Нахмурившись, Саймон подошел к кровати и разделся до белья. Затем забрался под одеяло. Из-под прикрытых век он разглядывал Лизетту, восхищаясь ее нежной, золотистой красотой и думая о том, почему находит ее такой непривлекательной. Это был первый случай в его жизни, когда внешняя привлекательность не могла заставить забыть о внутренних пороках. По красоте Лизетта могла бы поспорить с Марией, и происходящее казалось еще более странным.
Эти женщины во многом были похожи, но это только подчеркивало их различие. У Марии был внутренний стержень, словно из стали, созданный ее несгибаемой волей. Лизетта, как временами казалось, шагала по своему жизненному пути неуверенно. Саймон не понимал, почему она то наслаждается своей ролью, то презирает ее.
Его инстинкты были безошибочны, и он привык полностью полагаться на них. Что-то говорило ему, что не все ладится в мире Лизетты. Она была наемной убийцей, и ледяное хладнокровие помогало ей в выбранной профессии. Но равнодушие к другим иногда опровергали короткие вспышки смущения и раскаяния. Он подозревал, что она слегка «тронутая», и было трудно одновременно испытывать симпатию и неприязнь к одной и той же женщине.
– Почему ты работаешь на Талейрана? – спросил он.
Она вздрогнула и сердито посмотрела на него:
– Я думала, ты спишь.
– Как видишь, нет.
– Я не работаю на Талейрана.
– А на кого же?
– А вот это не твое дело, – не растерялась она.
– О, думаю, что мое, – сказал он.
Она, прищурившись, посмотрела на него.
– А на кого работаешь ты? – вопросом ответила она.
– Я ни на кого не работаю.
– Гм…
– А ты? – продолжил он разговор.
Лизетта растерянно покачала головой. Ее одежда была дорогой и прекрасно сшитой, ее манеры и осанка – безупречными. Лизетта когда-то жила в условиях, намного лучших, чем эти. Он знал, почему Мария присоединилась к преступному миру, а почему Лизетта?
– Почему ты не найдешь себе богатого мужа и не поживешь в свое удовольствие, добравшись до его сундуков?
Она сморщила нос:
– Как это скучно.
– Ну, это зависит от мужа.
– Как бы там ни было, это меня не привлекает.
– Возможно, положение любовницы подойдет тебе больше?
– Я не очень люблю мужчин, – сказала она, удивив его таким ответом. – Почему ты задаешь мне такие вопросы?
Саймон пожал плечами:
– Почему бы и нет? Мне больше нечем заняться.
– Давай спать.
– Ты предпочитаешь женщин?
Она не сразу поняла его. Затем широко раскрыла глаза.
– Нет! Mon Dieu. Я предпочитаю книги, мужчины для меня на втором месте. Но в том смысле, на который ты намекаешь…
Он улыбнулся, видя ее ужас.
– Почему бы тебе не подумать о Картленде? – предложила она. – И не оставить меня в покое.
Саймон посерьезнел.
– Ты думаешь, он найдет Митчелла?
– Я думаю, он обязательно поймает его, имея в своем распоряжении столько людей. Меня не удивит, если он следит за всеми дорогами, ведущими в Лондон и из него. – С ее красивого лица исчезло все человеческое. – Я бы не поехала с тобой, если бы думала, что это всего лишь семейное дело.
– Конечно, нет, – подтвердил он, и искорка теплого чувства к ней, вспыхнувшая в нем, угасла так же быстро, как и появилась. Таковы были их отношения – в какую-то минуту она казалась ему в некоторой степени привлекательной, а в следующую он терпеть ее не мог.
– А тот человек, который едет вместе с Картлендом? Депардье? Что ты думаешь о нем?
– О нем я стараюсь думать как можно меньше.
В ее словах было что-то еще; он чувствовал это по нотке раздражения, появившейся в ее голосе.
– Он твой конкурент, да?
Ее губы побелели.
– Нет. Не конкурент. Если он добьется успеха, это никак не отразится на мне.
