Когда он ушел, Одри некоторое время сидела, разглядывая лиловые тени на половицах, отбрасываемые послеполуденным солнцем. Затем встала и вышла в сад в поисках Джин.
Подругу она нашла в огороде, обнесенном заборчиком. Джин заботливо осматривала помидорные кусты.
— Ты везучая! — крикнула Джин, завидев Одри. — Сегодня мы поужинаем салатом из помидоров.
— Полагаю, — начала Одри, — ты знала о намерении Ленни пойти в плотники?
— А-а. — Джин села на пятки. — Да, знала. Я бы тебя предупредила, но он очень хотел сам тебе сказать.
— И с каких пор мы пляшем под его дудку? — возмутилась Одри. — Он ребенок, Джин! А ты должна была сыграть роль его доброй феи! Я отпустила его сюда только потому, что ты меня уговорила. И вот что получилось.
— Он не ребенок, — резонно заметила Джин, — ему тридцать четыре. И ничего такого ужасного не происходит, насколько я понимаю. Он не принимает наркотики, ходит на собрания, и почему бы ему не освоить новое ремесло.
— О, замечательно. Просто восхитительно. Он стал совершенно другим человеком, да? Но ты кое-что упускаешь, Джин, и дай-ка я тебе объясню. Эта хренотень с перерождением продлится пару недель максимум, а потом он опять начнет вымогать у меня деньги на дозу.
— Давай не будем записывать ему проигрыш, у него еще есть шанс…
— Я вижу, чего ты добиваешься. Тебе смерть как хочется доказать, что ты куда благотворнее влияешь на Ленни, чем я. Старая дура Одри тридцать лет только все портила, но тут явилась святая подвижница Джин, и всего за месяц парень коренным образом изменился.
Выпятив нижнюю губу, Джин пыталась сдуть прядь волос, упавшую на глаза.
— Ты несправедлива, Одри.
— А какой еще я могу быть? Противная, вздорная Одри. Не сомневаюсь, вы с Ленни все косточки мне перемыли.
— Что ты мелешь?
Одри ринулась прочь.
— Я иду спать, — крикнула она, исчезая за калиткой в ограде.
Однако в постель она не отправилась. Мысль о гостевой комнате, набитой старым хламом, и нелепой кровати под балдахином, на которой она возлежала, как принцесса на горошине, показалась ей невыносимой. Вернувшись в дом, Одри снова уселась в гостиной. Когда полчаса спустя в комнату вошла Джин, Одри размашисто листала туристические проспекты.
— Похолодало, — сказала Джин. — Разведем огонь?
Не глядя на Джин, Одри ответила:
— Я не против.
— Может, помиримся? Или будешь дуться весь вечер?
— У нас есть другие варианты? — осведомилась Одри, продолжая изучать проспекты.
Джин улыбнулась и направилась к камину.
— Проспекты я для тебя выложила. Думала, не съездить ли нам куда-нибудь с тобой вдвоем.
— Конечно, ведь у меня куча свободного времени и денег, чтобы тратить их на путешествия.
— А что у тебя с деньгами? — Комкая старые газеты, Джин складывала их в камин.
— Ну, бухгалтер Джоела сообщил на днях, что мне грозит кризис ликвидности…
— Ого!
— Он считает, что я должна продать дом на Перри-стрит, купить каморку для одинокой бабульки, а разницу вложить в общественное что-то с пониженным чем-то…
— В общественный фонд с пониженными рисками?
— Да, наверное.
— И что ты ему ответила?
— Послала его, что же еще? — рассмеялась Одри. — Он ужасно расстроился, этот недоумок несчастный.
Джин нахмурилась:
— Согласна, бухгалтеры часто бывают противными. Но слушать их полезно, Одри. Обычно они говорят разумные вещи…
— Допустим, — Одри лениво потянулась, — но мы с Джоелом никогда не относились к деньгам разумно, и слава богу.
— Что правда, то правда. И это, спору нет, здорово — не думать о таких вещах. Но деньги имеют склонность становиться тем важнее, чем заметнее их не хватает.
— Тебе-то откуда об этом знать? — съязвила Одри.
Джин посмотрела на комок бумаги, который держала в руках, и вздохнула:
— В любом случае, я собиралась подарить тебе эту поездку.
Одри вытащила из стопки проспект пеших туров по Италии, раскрыла на странице с фотографией пожилого мужчины, бредущего в гольфах и сандалиях по Аппиевой дороге:
— Представляешь, каждое утро за чашечкой эспрессо ты будешь лицезреть вот такого пердуна?
— Есть разные маршруты, — не сдавалась Джин. — Круиз по Карибам, который организует журнал «Нейшн»…
— Лучше я выколю себе глаза.
— Да? А по-моему, это увлекательно.
— Что? Плавать от острова к острову в компании старичья и наблюдать, как они бьются за место в джакузи рядом с Катриной ван ден Хойфель?
[45]
И кстати, ты разве не в курсе, что на этих кораблях свирепствует радикулит?
— Ладно, круиз побоку, но не может быть, чтобы ты не отыскала в этих проспектах что-нибудь интересное…
— Джин, ты о чем? У меня муж лежит в больнице, а я буду кататься по красивым местам?
Зачерпнув горсть щепок из корзины, Джин принялась раскладывать их на решетке поверх газет.
— Думаю, наступит момент, когда ты трезво, без эмоций оценишь состояние Джоела.
— Не поняла, — вскинулась Одри.
— Наступит момент, когда тебе придется… хм… отпустить его…
— Ага! — Одри захлопала в ладоши. — Опять мне поют ту же песню «Давайте убьем Джоела». Что ж, спасибо.
— Одри, ты ведь знаешь, я не хочу…
— Хочешь. Все хотят. Особенно теперь, когда выяснилось, что он обрюхатил эту безмозглую корову. Вы хотите избавиться от него и сделать вид, что ничего не случилось. Так вот, я не позволю этой женщине поставить крест на моем браке…
— Господи, — воскликнула Джин, — да сколько можно?!
Одри удивленно уставилась на нее:
— Что ты сказала?
— Прости, вырвалось. Но… с тех пор как история с Беренис вышла наружу, ты злишься на нее, на меня, на детей — на кого угодно, только не на Джоела. В коме он или нет, но он совершил подлость. И когда ты признаешь это, тебе станет легче.
Одри медленно поднялась с дивана:
— Думаешь, я не злюсь на него? Думаешь, не ненавижу за то, что он со мной сделал? Еще как злюсь, Джин! Я ведь не идиотка!
— Извини… ты ни разу… — притихла Джин.
— Всю свою жизнь я ублажала этого человека. Сорок лет я терпела его интрижки — и вдруг, под самый конец, обнаруживаю, что он меня никогда не любил. А величайшей страстью его жизни была сраная жирная фотографиня!
