В гостиную вошла Одри — худенькая женщина пятидесяти восьми лет, с волосами стального цвета и темными немигающими глазами дикого животного. На ней была джинсовая юбка и футболка с надписью «Страна под наблюдением».
Джоел шелестел газетами:
— Они говорят, что я наемный радикал.
— Ай-ай-ай, и как тебе только не совестно, — хмыкнула Одри.
— Ты знаешь, что Ленни и Таня здесь?
— Я их видела.
— Кто-то помочился на кровать Тани. Это надо же! С каким сбродом они якшаются?
Одри нахмурилась, заметив, что еще одна половица в гостиной рассохлась.
— Ладно, Джоел, кончай, — пробормотала она.
Показная скука была приемом, с помощью которого Одри окорачивала мужа. Этим приемом она пользовалась отчасти на английский манер — как способом намекнуть на нежные чувства, внешне демонстрируя прямо противоположные эмоции, — а отчасти как стратегией для утверждения своего привилегированного статуса супруги. Женам великих людей приходится неусыпно охранять свои владения, отражая происки завистливой свиты, и Одри давно решила, что, если все прочие с готовностью хохочут в ответ на шутки Джоела и млеют от его обаяния, ее знаком отличия — знаком беспрецедентной близости с живой легендой — станет каменная невозмутимость. «О, как же я не догадалась! — часто роняла она, когда Джоел принимался рассказывать одну из своих нескончаемых баек. — Ведь эта история тоже о тебе, верно?»
— Что приготовить на завтрак? — спросила она.
— Я бы не отказался от бьяли.
[12]
— Одри сурово глянула на него: что? Джоел на секунду поднял голову. — Мне необходимы углеводы, хотя бы изредка. Хочешь, чтобы я продержался целый день в суде на баночке йогурта?
Одри отправилась на кухню.
— Не могу найти твои бьяли, — крикнула она. — Ты уверен, что они у нас есть?
Джоел со страдальческой гримасой оторвался от газет.
— А разве нет? Я думал, ты их купила. Я же просил тебя вчера. — Он хлопнул газетами по столу. — Господи!
— Понимаю, это трагедия, — с иронией сказала Одри, вновь появившись на пороге. — Но как насчет вареного яйца?
— Хочу бьяли, черт возьми! (Одри молча ждала.) Ладно, забудь, — буркнул Джоел. — Давай яйцо.
Он поплелся наверх принимать душ и одеваться. На кухне Одри налила себе кофе, поставила на плиту кастрюльку с водой и направилась было в гостиную, чтобы взглянуть на редакционную статью в «Нью-Йорк пост», но сверху послышались вопли. Поставив кружку на стол, Одри приблизилась к подножию лестницы:
— Джоел?
Ответа не последовало. Вздохнув, Одри начала неторопливо подниматься. На верхней площадке она столкнулась с мужем, тот в бешенстве тряс пустым тюбиком от черного крема для обуви.
— Неужто в этом доме никто, кроме меня, не пополняет запасы? — грохотал Джоел. — Могу я попросить кого-нибудь купить чертов крем для обуви или это будет слишком?
— Наверное, Ленни его прикончил, — спокойно сказала Одри. — Он брал на днях, когда они с Таней собирались на какую-то вечеринку в смокингах.
Ленни она упомянула нарочно и совершенно некстати, подумал Джоел. У Одри была отвратительная привычка закладывать Ленни с потрохами, чтобы потом самоотверженно его защищать. Провокация тем не менее удалась.
— Что у нас здесь? — взревел Джоел. — Приют для безработных? В следующий раз скажи ему, чтобы купил себе крем, а мой не трогал.
— К синему костюму черная обувь все равно не подходит, — равнодушно заметила Одри. — Тут нужны другие ботинки. — Одержав моральную победу, она двинула вниз по лестнице.
Вскоре спустился и Джоел. Обвязавшись кухонным полотенцем, чтобы не запачкать галстук, он съел сваренное женой яйцо и выпил кофе. Затем обнял и поцеловал Одри:
— Я люблю тебя.
— Ага. — Одри помогла ему надеть пальто, проводила до крыльца. — Будь молодцом, — напутствовала она мужа, уже шагавшего по улице.
Не оборачиваясь и не сбавляя шага, он поднял руку, давая понять, что слышал ее, и крикнул в ответ:
— Купи бьяли.
До Бруклина Джоел взял такси, и по дороге его головная боль усилилась. Металлическая деталь, болтавшаяся в черепе, переместилась в переднюю часть головы, очевидно вознамерившись просверлить ему лоб насквозь. Водитель с тормозами не церемонился; на мосту движение было особенно плотным, и, когда машина то резко останавливалась, то рывком двигалась с места, Джоел кряхтел от боли. А когда он вышел из такси у парка «Кадман Плаза», ему показалось, что его сейчас вырвет.
Он стоял на тротуаре, дожидаясь, пока спадет тошнота, и вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Это была Кейт, его секретарша, она с тревогой вглядывалась в лицо босса:
— Все в порядке, Джоел?
— В полном.
— Вы немного бледны.
— Просто болит голова. — Хотя у него мутилось в глазах, Джоел отметил россыпь угрей вокруг крыльев носа Кейт и пятно алой губной помады на зубах.
— Дать вам аспирина? — спросила Кейт.
Джоел покачал головой:
— За последние сутки я выпил таблеток пятьдесят «Тайленола». По-моему, от них только хуже.
Секретарша вынула из сумки пластиковую бутылку.
— Может быть, воды?
Растроганно улыбаясь, Джоел взял бутылку. Милая, преданная дурнушка Кейт, как она умеет о нем позаботиться. Поначалу он сомневался, стоит ли брать на работу столь некрасивую девушку. Не слишком приятно каждый день утыкаться взглядом в слоновьи ноги и пятнистую физиономию. Но деловитость и надежность Кейт перевесили все эстетические минусы. Джоел был вынужден признать: после бесчисленных запутанных и выматывающих офисных интрижек в отсутствии всякого желания трахнуть секретаршу было что-то умиротворяющее.
— Хорошо, — сказал Джоел, возвращая бутылку. — Со мной все хорошо.
Они вошли в стеклянные двери Федерального суда, отдали на хранение мобильники даме в будке и встали в очередь на досмотр. Один из служащих, увидев Джоела, расплылся в улыбке:
— Э-эй! А вот и он! Как поживаете, мистер Литвинов?
— В чем дело, Лью? — осведомился Джоел с наигранной строгостью, складывая кейс и часы с ключами в пластиковый поднос на конвейерной ленте. — Ты еще не уволен? Я был уверен, что тебя уже выперли.
Лью расхохотался — слишком громко, почудилось Джоелу; не похоже, чтобы он смеялся от души. Но все нормально: когда человек охотно притворяется, будто шутка его позабавила, это не менее лестно, чем искреннее веселье. Пройдя через рамку металлоискателя, Джоел забрал с ленты свои вещи.
— Важный день сегодня, а? — спросил служащий.
