Шеба и Моусон продолжили круг знакомства по комнате. Я наблюдала за лицами учителей и убеждалась, что правильно оценила реакцию Билла. Мужчины оживлялись и начинали заигрывать. Женщины съеживались и мрачнели. Единственным исключением стада Элейн Клиффорд, выпускница нашей же школы, ныне учитель биологии в младших классах. В своей фамильярной манере — которой, кстати, нет ни малейшего оправдания — она вплотную подступила к Шебе и завела нахальный треп.
Наконец Моусон обернулся в мою сторону.
— Барбара! — заорал он, обрывая Элейн на полуфразе. — Идите-ка сюда, познакомьтесь с Шебой Харт.
Я сделала пару шагов и присоединилась к троице.
— Шеба будет преподавать искусство керамики, — повторил Моусон. — Вы ведь знаете, что мы давно искали замену миссис Сипвитч. Нам здорово повезло с Шебой.
При этих словах на щеках Шебы загорелось по маленькому, идеально круглому пунцовому пятнышку.
— Барбара Коветт, — представил меня Моусон. — Один из наших столпов. Боюсь, если Барбара нас покинет, школе Сент-Джордж придет конец.
Шеба остановила на мне внимательный взгляд. Я прикинула ее возраст — лет тридцать пять. (На деле ей уже исполнилось сорок; близился сорок первый день рождения.) Протянутая для приветствия ладонь была красной, широкой и довольно заскорузлой на ощупь.
— Замечательно, когда вас так ценят, правда? — произнесла она с улыбкой. Ее тон трудно было расшифровать, но мне в нем послышалась нотка искренней симпатии, словно Шеба сразу поняла, до чего способна довести опека Моусона.
— Шеба? Как царица Савская? — уточнила я.
— Нет. Уменьшительное от Батшебы.
— Вот оно что. И какой персонаж имели в виду ваши родители — библейский или из Гарди?
[2]
Еще одна улыбка.
— Не знаю. По-моему, им просто понравилось имя.
— Если возникнут вопросы относительно нашей школы, — продолжал Моусон, — обращайтесь к Барбаре. Она здесь знает каждый уголок.
— Отлично! Я не забуду, — сказала Шеба.
Считается, что у аристократии всегда каша во рту. Слушая Шебу, такого никто не сказал бы. Она произносила слова звонко и четко, как если бы у нее не то что каши — ни одной пломбы во рту не было.
— О! Какая прелесть! — восхитилась Элейн и как мартышка ткнула пальцем в сережки Шебы, продемонстрировав мне воспаленно-красную подмышку с тенью черной щетины. Признаться, я не терплю в женщинах подобной неопрятности. Уж лучше французская растительность под мышками, чем трехдневная колючая поросль. — Просто изумительные сережки. Где покупали?
Сэнди Пабблем, наш директор, настаивает на принятии в штат таких, как Элейн: мол, авторитет школы поднимает тот факт, что бывшие ученики возвращаются в ее стены, дабы «вернуть долг». Беда в том, что учителя из наших выпускников никудышные. Не потому, что они ровным счетом ничего не знают (хотя это истинная правда). И не потому, что кичатся собственным невежеством (я однажды слышала, как Элейн радостно назвала Бориса Ельцина «тем русским с совершенно лысым черепом»). Проблема эта личностная. Видите ли, работать в школу Сент-Джордж приходят лишь самые бесхарактерные из выпускников, которые за стенами альма-матер прячутся от опасностей внешнего мира. Они цепляются за школу как за спасательный круг и не делают даже попыток выплыть самостоятельно. Иногда я представляю, как бывшие ученики этих бывших выпускников тоже придут сюда работать и выпускать следующих бывших учеников, которые тоже сюда вернутся. За каких-нибудь два-три поколения эти болваны полностью оккупируют Сент-Джордж.
Пока Шеба болтала с Элейн о своих украшениях, я не упустила шанса получше ее рассмотреть. Сережки, кстати сказать, и впрямь были прелестны: изящные золотые вещицы с россыпью мелких жемчужин. Я отметила худобу удлиненного лица Шебы с аккуратным, чуть вздернутым носиком. Но самым особенным в ее лице были глаза, точнее, не сами глаза, а верхние веки — тяжелые бледные пологи с густой опушкой ресниц. Очень похоже на зубчатую тиару, украшающую голову статуи Свободы.
— У Шебы нет учительского опыта, — сообщил Тед, как только Элейн на мгновение умолкла.
— Что ж, это будет ее крещение огнем, — прокомментировала я.
Тед оглушительно захохотал.
— Ну ладно. — Резко оборвав смех, он взглянул на часы. — Продолжим, Шеба. Позвольте представить вам Малкольма Пламмера…
Мы с Элейн смотрели им вслед.
— Миленькая, правда? — пискнула Элейн.
Я улыбнулась.
— Миленькой ее, пожалуй, не назовешь.
Элейн оскорбленно цокнула языком.
— А мне понравилась, — буркнула она.
Первую пару недель Шеба держалась особняком, даже на переменах редко покидая свою мастерскую, а когда все же появлялась в учительской, одиноко стояла у окна, в щелочку между шторами разглядывая школьный двор. С коллегами она была безупречно любезна, то бишь обменивалась стандартно-вежливыми фразами о погоде. Однако она не проявила ни обычного для новичка тяготения к кому-нибудь из коллег, что неизменно выливается в обмен автобиографиями, ни готовности защищать честь школы в очередном матче Национального союза учителей, ни желания вступить в клуб сплетников. Ее упорное сопротивление обязательным для новичка ритуалам вскоре вызвало подозрения. Наши дамы склонялись к мнению, что Шеба «дерет нос», в то время как мужчинам пришлась по душе теория ее «холодности». Билл Румер, признанный эксперт в таких вопросах, не единожды отметил, что «отодрать бы ее хорошенько — спесь как рукой сняло бы».
Лично я восприняла неспособность Шебы моментально заводить дружбу как хороший знак. По опыту знаю, что новички (и женщины в особенности) так и рвутся немедленно встать под флаг того из коллег, кто первым поманит. Вот, к примеру, Дженнифер Додд, в свое время одна из моих ближайших подруг, первые три недели в Сент-Джордже задыхалась в гостеприимных объятиях Мэри Хорсли и Дайаны Теббис. Школьные хиппи, математички Мэри и Дайана используют обломки горного хрусталя вместо дезодоранта и таскают в сумочках запасы «чая для женщин». Они ни в малейшей степени — ни по характеру, ни по взглядам на жизнь — не годились в друзья Дженнифер, зато они первыми оказались рядом, и Дженнифер была до того благодарна за внимание, что закрыла глаза на их приторный идиотизм. Осмелюсь предположить, что в тот момент она отдала бы руку и сердце даже Муну, случись тому оторваться от своих мунитов.
Шеба не обнаружила трепета, свойственного новеньким, и тем заслужила мое одобрение. Надо сказать, я не стала для нее исключением из правила. Обычно ко мне относятся с пиететом, отдавая дань педагогическому опыту и твердости нрава, а Шеба, казалось, не замечала моего особого положения среди коллег. Довольно долго ничто не говорило о том, что она меня хотя бы видит. И тем не менее во мне поселилась странная уверенность, что когда-нибудь мы станем друзьями.
