— Ты склонен к преувеличениям, Дигби.
— Возможно, но только не в данном случае. Так что полюбуйся собой! Богом клянусь, ты этого заслуживаешь.
Кейт не знала, заслуживает она или нет, но ее почему-то вдохновила мысль о том, что она проведет еще один вечер в компании герцога.
Глава 16
Что-то выкристаллизовалось для Грейсона, когда он увидел Кейт, которая с мягкой, чувственной улыбкой спускалась по лестнице. Он вдруг понял, что думал о ней все последние несколько дней. И, увидев, что она рада встрече с ним, Дарлингтон почувствовал, что в его груди что-то странно шевельнулось.
И в этот редкий момент самоуглубленности он понял, что тоже рад ее видеть.
Принц — счастливый человек, подумал Грейсон, глядя на Кейт. На ней было изысканное платье, украшенное внизу фестонами. Накладная туника разделяла подол платья, открывая вышивку на юбке. Это был шедевр дизайна, платье — и это понимал даже он, — которое украсит любую женщину в Лондоне. Кейт казалась настолько чувственной, что могла бы заставить мужчину упасть на колени.
Грейсон глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Это просто последствия воздержания. Поскольку Юстис находился в Лондоне, за последние две недели Грейсон виделся с Дианой лишь однажды, и то на публике, где у него не было возможности даже…
— Добрый вечер, ваша светлость, — сказала Кейт, приседая так низко, что большая жемчужная подвеска затанцевала на ее декольте.
— Мисс Бержерон. Надеюсь, вы здесь чувствуете себя отлично? — приветствовал ее Грейсон.
— Великолепно, — бодро отозвалась она. — Я с большим нетерпением ждала этого вечера, потому что обожаю оперное пение.
Сегодня давали оперу Джона Фредерика Лампа «Дракон из Уонтли». Грейсон надеялся, что она будет короткой и не очень занудной, но был готов и к самому худшему.
— Думаю, что в такой приятной компании эту оперу выдержу даже я.
— О Господи! — воскликнула Кейт. — Можно подумать, что мы стали партнерами в этой хитроумной игре.
— А разве вы в этом сомневаетесь, мисс Бержерон? — спросил Грейсон.
Кейт улыбнулась:
— Вначале я посчитала вас довольно грубым, ваша светлость… но никогда не полагала, что вы безнадежны и не можете исправиться.
Грейсон улыбнулся и предложил ей руку.
— Как любезно с вашей стороны считать меня исправившимся грубияном. — Он открыл дверь.
Кейт тоже улыбнулась и, выходя на улицу, бросила:
— Спокойной ночи, Олдос!
— Спокойной ночи, Кейт! — ответил Олдос.
Вздрогнув оттого, что дворецкий называл ее по имени, Грейсон оглянулся, но Олдос, по своей противной привычке, захлопнул дверь, едва они перешагнули порог. Грейсон многое хотел бы узнать о Кейт, и к числу загадок он добавил еще одну: почему она позволяет дворецкому называть ее по имени?
В карете — Кейт снова села неправильно — Грейсон подал сигнал кучеру. Когда карета двинулась, Кейт спросила:
— Как вы поживаете, ваша светлость?
— Очень хорошо, благодарю вас. А вы?
— О, замечательно, — улыбнулась Кейт. — На меня не давил груз подсчета голосов за упразднение работорговли.
Это несказанно удивило Грейсона.
— Вам известно о законе об упразднении работорговли?
— Конечно. В Лондоне это известно всем, сэр. И как это ни странно, даже мне.
— Я не хотел…
— Так вы набрали голоса? — вежливо перебила его Кейт.
— Пока не знаю.
— А что вы будете делать, если не сможете собрать нужное количество голосов?
— Трудно сказать, — признался он и стал рассказывать ей об этом движении и, в частности, о роли Меррика в нем. Кейт внимательно слушала, порой кивала, но, честно говоря, были моменты, когда Грейсон с трудом подбирал нужные слова, настолько он был зачарован бледно-зелеными глазами Кейт. Они поблескивали, освещая ее лицо в полусумраке кареты.
Когда он закончил рассказ, она заявила:
— Я думаю, что вы с вашим братом делаете очень благородное дело. Никто не имеет права угнетать другого.
Не странно ли, подумал Грейсон, что это говорит она, ведь ее жизнь и положение целиком зависят от того, есть ли у нее хозяин. Он невольно погрузился в размышления по этому поводу, вот если бы он был ее хозяином…
— Что-то не так? — спросила она.
— Почему?
— Вы смотрите на меня с таким любопытством. — Она говорила игриво, глаза сияли. Она отлично знала о своей способности очаровывать мужчин.
— Я восхищен вашим ожерельем, — тут же нашелся Грейсон.
— Спасибо. — Она потрогала пальцами жемчужины, поиграла ими.
— Оно дорогое, — заметил Грейсон. — Должно быть, это подарок от любовника?
— Такие интимные секреты не раскрывают, — с хитрой улыбкой сказала она. — Только любовникам.
Карета попала в выбоину; Кейт подпрыгнула на сиденье, едва не упала, и Грейсон поймал ее за руку. На какое-то мгновение он увидел вблизи ее губы — и представил, как они соприкоснутся с его губами.
Кейт сглотнула — даже при тусклом освещении он увидел это и смешался.
— Я поняла этот блеск в ваших глазах, — тихо сказала она.
— Вы возражаете?
Она посмотрела на его рот. Ее губы приоткрылись, и Кейт втянула в себя воздух.
— Не знаю, — несколько смущенно ответила она. Видит Бог, Грейсон никогда еще не хотел так страстно поцеловать женщину, как хотел сейчас поцеловать ее, ощутить вкус ее рта, прикосновение ее кожи, теплой и ароматной, тепло ее тела.
— Кейт…
— По-моему, мы приехали, — прошептала она. Он понял не сразу. — Мы приехали. Это Королевская опера.
Грейсон сделал ошибку, посмотрев в окно; Кейт отодвинулась в тень.
Момент был утерян, и Грейсон почувствовал горькое разочарование.
— Да, — подтвердил он.
Они немного опоздали, все зрители были уже в зале. Кейт и Грейсон торопливо поднялись в семейную ложу Дарлингтона, бросив пальто лакею, который семенил за ними. Музыканты уже настраивали инструменты; занавес вот-вот должен был подняться.
Еще один лакей, поклонившись, открыл им дверь в ложу. К большому удивлению и сожалению Грейсона, там уже сидели его сестра Пруденс и ее муж, Роберт Карлайл, граф Бомон. На мгновение Грейсон лишился дара речи; его мысли сейчас были заняты только Кейт. Он не знал, что его сестра тоже собирается в оперу, и не поинтересовался у своего секретаря, кто еще из родственников может появиться сегодня в опере.
Бомон воспользовался моментом и первым поприветствовал Грейсона. Пруденс замешкалась, поскольку удивленно смотрела на Кейт. Что касается Кейт, то она улыбнулась Пруденс, словно они были старыми приятельницами.
