Одри потянулась, достала старую армейскую куртку и надела ее задом наперед, так, что спина куртки закрывала ее спереди. Буквально утонув в ней, Одри обхватила себя руками и скрестила ноги.
– А ты видела Аллена после того, как уехала из дома? – спросил Джек.
– О да, – ответила Одри. – Прошло года два, прежде чем я сумела наскрести достаточно денег, чтобы съездить в Редхилл, но к тому времени я уже познакомилась с Лукасом, а у него была машина. Он меня и возил.
При упоминании Боннера Джек стиснул зубы.
– Но большую часть времени Аллена дома не было. Он связался с какими-то негодяями и постоянно попадал в беду. Время от времени нанимался на какую-нибудь странную работу. Он просто плыл по течению.
– И что же случилось с Алленом на этот раз? – спросил Джек.
Одри покачала головой, и в ее волосах замерцали золотые искорки света.
– Я не знаю. Мама говорила очень расплывчато, но это наверняка наркотики. – Глубоко задумавшись, она закусила губу, но вдруг резко выпрямилась и посмотрела на Джека. – А как насчет тебя, Джек Прайс? Что у тебя за семья?
Прямая противоположность. Его родители были надежны, как скала; обе старшие сестры оберегали Джека и его брата Паркера, как собственных детей. Они с Паркером уехали из Мидленда, где выросли рядом с кузовном мастерской, которой владел их отец, но остальная семья по-прежнему живет там, по-прежнему собирается вместе по выходным, по-прежнему связана тесными узами.
– У нас очень дружная семья, – сказал он, искренне желая, чтобы Одри поняла. – Все ладят между собой.
– Здорово, – со смешком сказала она. – Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
Но Джек прекрасно это знал. В его жизни хватало людей из несчастливых семей, и он очень ценил свою.
– Я не могу довериться никому из своей семьи, – произнесла Одри и снова повернула к нему лицо. – Представляешь, мой отец продался в ток-шоу о знаменитостях и рассказал обо мне кучу всякой чуши. Он просто насочинял! – добавила она, взмахнув рукой, чтобы обозначить, сколько он «насочинял». – И получил за это пятьдесят тысяч долларов! А потом у него хватило совести спросить меня, почему я так расстроилась!
– Это мерзко, – согласился Джек. – Наверное, такова цена славы. Я уже видел такое у многих людей, с которыми работал: число друзей и родственников, с кем можно оставаться самим собой, сокращается прямо на тазах.
– Вот именно! – воскликнула Одри. – Мне и в голому не приходило, что папа может такое сделать – но у него перед носом помахали деньгами. Я вдруг сделалась его «талоном на обед». Ты бы видел, какой я ему построила дом – впрочем, ты увидишь, потому что, приехав в Редхилл, его невозможно не заметить. Я сказала подрядчику – делайте так, как он захочет. Папа захотел огромный особняк в городке, где стоят одноэтажные домишки с тремя спальнями и двумя ванными комнатами. Это же нелепо! – Она снова отвернулась и покачала головой. – Не знаю, кому я могу теперь доверять.
Джек знал. Он знал это лучше, чем Одри, и теперь спори и сам с собой, стоит ли говорить ей о своих подозрениям насчет Лукаса.
– А ты уверена, что можешь доверять тем, кто тебя окружает? – осторожно спросил он.
К его огромному изумлению, она рассмеялась.
– Черт, нет! Ты что, серьезно думаешь, что я не знаю, кто продаст меня в мгновение ока?
Ее ответ удивил Джека, и у него забрезжила надежда: может быть, Одри давно раскусила Лукаса Боннера.
– Знаешь? – переспросил он.
– Конечно!
– Но… но кажется, что ты с ним так тесно связана – ты позволяешь ему командовать собой.
Одри сильно наморщила лоб:
– Кто мной командует? Черт.
– Ты это о ком? – требовательно спросила Одри.
– А ты о ком?
– О Кортни!
– Ага, – кивнул Джек. – Отличное попадание.
– А ты что, говоришь о Лукасе? – явно рассердившись, спросила Одри.
Джек негромко застонал. Иной раз, когда дело касалось женщин, ему казалось, что он напоролся на циркулярную пилу.
– Да, – устало произнес он.
У Одри открылся рот. Потом она его плотно закрыла. На мгновение.
– Ты в самом деле нечто особенное, – сказала она.
– Ты не первая женщина, кто говорит мне это, – весело хмыкнув, признался Джек. – Но я не уважаю мужчин, которые используют женщин для своих целей.
– И что это должно означать?
– Одри, – сказал Джек, посмотрев на нее, – тебе не кажется подозрительным, что всякий раз, когда о тебе должны написать в журнале, газете или Интернете, Боннер обязательно оказывается рядом и в девяти случаях из десяти извлекает выгоду из того, что должно иметь отношение только к тебе?
– Нет, я не считаю это подозрительным. Куда бы я ни пошла, мне в лицо суют фотоаппараты, а мы с Лукасом очень много времени проводим вместе. Конечно, его тоже фотографируют!
– Он оказывается рядом с тобой на фотографиях только потому, что хочет этого, – сказал Джек. Весь его здравий смысл улетучился за иллюминатор, в окружавшую их черноту. – Он не дает тебе возможности быть самой собой. Он хочет, чтобы ты была при нем. Он хочет воспользоваться твоей карьерой, как трамплином для своей собственной. Посмотри, что он устроил у дома Кейти. Он не хотел, чтобы ты туда шла, но узнав, что ты все-таки там, моментально извлек из этого выгоду.
– Это нелепо, – произнесла Одри, но довольно неуверенно. – Он просто рекламировал фонд «Певчая птичка».
– И это совершенно случайно совпало с выходом его диска.
– Черт возьми, Джек, мы с тобой… мы… ну, мы друзья. Но это вовсе не означает, что ты знаешь все обо мне и Лукасе.
– Мне кажется, он использует тебя, ты можешь проложить себе дорогу и без него.
– Я и прокладываю себе дорогу!
– О, в самом деле? – спросил Джек. – Так это была твоя идея заняться поп-музыкой и отправиться в турне по стране?
Одри моргнула.
– Это твоя идея – нанять охрану, и хореографов, и Кортни?
– Он мой менеджер, Джек. Менеджеры именно этим и занимаются! Они управляют всеми делами, – сказала ОдриИ, – чтобы люди вроде меня могли сосредоточиться ни музыке! Если я не буду концентрироваться на музыке, так ведь ничего и не получится, верно?
Он определенно расстроил ее и даже не мог сказать, почему он это сделал. Ну какая ему разница, что она позволяет Лукасу Боннеру перешагивать через себя?
– Ты права, – согласился Джек. – Твое дело – музыка. У тебя очень большой талант.
Одри скрестила руки на груди и посмотрела в иллюминатор. Помолчав немного, она спросила:
– Ты правда так думаешь?
Она выглядела такой невозможно уязвимой, такой неуверенной в своем таланте!
