— Расскажите ему о его матери, — посоветовал Эдриан и вышел, оставив Арчи наедине с сыном, взиравшим на него с мрачным любопытством.
Глава 24
Благодаря Господа за полную луну, Эдриан галопом скакал к Лонгбриджу. Он испытывал огромную вину и растерянность — ведь он обвинил единственного человека, который бросил ему спасательную веревку, когда он в этом отчаянно нуждался, а в благодарность за это изгнал его из своей жизни. Как поступил с ним Арчи. Он рухнул в бездонную пропасть и теперь не представлял, как оттуда выбраться. Но он любил ее… Так почему же он не может ей в этом признаться?
Во время своей безумной скачки под лунным светом он вдруг понял, что больше всего хочет стать таким же, как его маленькая принцесса. Озарять мир вокруг себя, как она, доверять, как она, верить, как она. Но ему не добиться этого в одиночку, и теперь он знает, что до смерти боится ее потерять. Довольно странно для человека, который никогда ни в ком не нуждался и не хотел иметь никаких привязанностей, убежденный, что они его погубят. Ну вот он и погиб.
Честно говоря, раньше он приписывал все потери в жизни своему потрясающему умению разрушать то, что любит. Но теперь он наконец осознал: это происходило не оттого, что он слишком любил, а оттого, что любил недостаточно.
Свою мать он потерял еще до того, как понял, что значит любить. Отец никогда не был для него потерей. А вот Филипп… ему не хватило любви, чтобы понять отчаянное положение кузена; он позволил себе думать, что Филипп — взрослый человек и способен позаботиться о себе сам. У Филиппа не было никого, к кому бы он мог обратиться, никого, кто бы по-настоящему его любил. И он позволил кузену умереть.
А Бенедикт? Его брат нанес большой вред их браку, лгал им обоим, вбивая между ними клин подозрения. Но, думая о своем вероломном брате, он теперь понимал, что все могло быть по-другому, если бы он показал Бенедикту, что до сих пор любит его. Ведь когда-то он действительно его любил. Его брат стал таким, каким его сделал Арчи. Если бы он больше им интересовался, если бы только попытался его любить! Ведь это именно то, что Бенедикту от него было нужно.
Он напишет обо всем Бену, пообещает ему ежегодную ренту, выразит надежду, что когда-нибудь их отношения снова наладятся.
Другое письмо он пошлет в маленький домик под Фарлингтоном, поблагодарит тетю за ее откровенность и пригласит их с мистером Флетчером в Лонгбридж. Он потерял мать и не хочет потерять свою тетю, особенно теперь, когда ему требуется ее помощь, чтобы выбраться из трясины, куда он угодил по своей глупости.
Остается еще самая мучительная рана — непреодолимая пропасть между ним и Лилианой. Это его вина. Бенедикт не так уж и виноват — ведь именно он сначала игнорировал жену, а потом выискивал причины для недоверия. Она спасла его жалкую жизнь, а он за это обвинил ее в любви к брату.
И как бы ни было ему трудно, он должен ей все рассказать, признаться в своем безумии, которое заставило его обвинять ее, открыть ей свое измученное сердце. Он с радостью отдаст жизнь за свою принцессу, если это поможет им перекинуть мост через пропасть. Ибо без нее он просто умрет.
Она нужна ему для спасения.
Над горизонтом уже показалось солнце, и Лилиана, обхватив руками живот, в последний раз смотрела из окна на сады Лонгбриджа. Желудок у нее на время успокоился, но сердце болело, а разум находился в полном смятении. Может ли она просто взять и уехать? Оставить ли Эдриану записку с сообщением, что она носит его ребенка? Со времени неожиданной встречи в Килинге она разрывалась между ответственностью за будущего ребенка и глубокой обидой, побуждающей ее уехать.
Если что-то и способно извлечь любовь из глубин несчастного сердца Эдриана Спенса — так это его ребенок, собственная плоть и кровь. Но она не сможет жить без этого ростка, зародившегося в ее лоне. И она не сможет больше жить с Эдрианом.
Опустившись на низкую скамейку, Лилиана прижалась лбом к холодному стеклу. Она давно забыла свой гнев, ярость перешла в глубокое отчаяние. Мысль, что она потеряла его навсегда, причиняла такую боль, которая не шла ни в какое сравнение с мучениями, вызванными презрением Эдриана. Да, он ей не доверял, а чего она могла ожидать? После той его жизни даже удивительно, как он, снедаемый подозрениями, не выгнал ее из дома.
И вот теперь она рассталась с надеждой, что он когда-нибудь изменится.
На самом деле это мрачный, отчаявшийся человек, а не жизнерадостный молодой граф, в которого она влюбилась. Как, должно быть, пуста его одинокая жизнь… без настоящего человеческого общения, без любви. Из-за отца Эдриан отгородился непроницаемой стеной от всего мира, он никому не разрешает проникнуть в свое сердце, и это привело к глубокому конфликту между ними. Она беспомощно стоит на одной стороне пропасти, в отчаянии пытаясь дотянуться до него, перекинуть мост над бездной. Но это так же безнадежно, как если бы он стоял на другом конце земли.
Господи, она пыталась!..
Однако ничего сделать нельзя. Она пыталась, она действительно пыталась, но все тщетно. Сейчас ей нужно думать о новой жизни, и как только будет готова карета, она навсегда покинет Лонгбридж.
Вылетев на подъездную аллею, измученный Эдриан вздрогнул при виде кареты, нагруженной вещами. Сердце у него упало. Значит, она действительно его покидает. «Господи! — взмолился он. — Пожалуйста, яви мне еще раз свою милость, только один раз, и, клянусь, я больше не пренебрегу ею!»
Но все оказалось хуже, чем он представлял. Осадив Грома у входа, он почувствовал, как в него впились взгляды Макса, плачущей миссис Дисмьюк, Льюиса, доктора Мейтона и нескольких слуг. Среди них стояла Лилиана, а рядом с ней резвились пушистые толстые щенки.
Времени на раздумья не было. Эдриан спрыгнул с жеребца и бросил поводья молодому груму, который ответил ему хмурым взглядом. Проскакав всю ночь, весь покрытый грязью, он совсем не рассчитывал на такую встречу с женой, но выбора у него не было — он не мог упустить этот шанс. Он, не раз хладнокровно встречавший смертельную опасность, он, которого ничто не могло испугать, теперь боялся того, что ему предстояло сделать в данный момент. Перед всеми этими людьми. Маленькая группа застыла в напряженном молчании, когда он подошел к Лилиане, поднял на нее глаза и, с трудом разлепив запекшиеся губы, попросил:
— Не уезжай.
Она побледнела и растерянно оглядела тех, кто вышел ее проводить. Миссис Дисмьюк, сложив руки на необъятной груди, с презрением смотрела на него. Бертрам отвернулся, но все же искоса поглядывал на хозяина. Даже Макс, верный Макс, сжав губы, не отрывал взгляда от его сапог. Только доктор Мейтон выглядел сочувствующим.
— Я… простите, милорд, но я обещала встретить мою семью, когда они вернутся из Бата. Вы помните? — наконец выдавила из себя Лилиана.
Он проигнорировал ее попытку скрыть от слуг неприятную правду.
— Я очень прошу, не уезжай.
— Я должна, — просто сказала она.
