Фрейзер посматривал в сторону Англии? Что это значит? Керри взглянула на Томаса, но тот тоже был удивлен.
— А лошадь поправится? — спросил Чарлз.
— Да, Чарлз, — буркнул Монкрифф и снова бросил на Керри сверкающий взгляд, хлопнув сына по плечу. — Не хитрите, миссис Маккиннон! Можете думать, что ваш англичанин вам поможет, но это не так! Пошли, Чарлз.
Подтолкнув сына в сторону ожидавшего их экипажа, он бросил на Керри уничтожающий взгляд и отправился следом. Керри показалось, что взгляд этот пронзил ее насквозь. Внутри у нее все сжалось. Она отвела взгляд, чтобы не видеть Чарлза. Ни за что! Ни за что она не пойдет к нему, ни ради своего клана, ни ради кого бы то ни было. Она задохнулась, втянула воздух, но тут перед ней предстал Томас, и лицо у него было угрюмое.
— Что он имел в виду, говоря об англичанине? — насупившись, осведомился он.
Она пожала плечами, устремила взгляд на Артура — он снова сидел на корточках и рассматривал раненую ногу лошади, которая с довольным видом жевала овес.
— Правда же, я понятия не имею, — солгала Керри. И, увидев недоверчивый взгляд Томаса, воскликнула: — Он человек с причудами, Томас! Не могу же я читать его мысли! — Услышав это, Томас сузил глаза и посмотрел на нее с еще большим недоверием, так что Керри предпочла повернуться в ту сторону, где Артур обихаживал лошадь. — А ведь он умеет обращаться с лошадьми, верно?
— Да, — проворчал Томас, неохотно переводя взгляд на Артура. Тот уже успокоил лошадь и перевязал ей ногу бинтом, который принес слуга барона.
Керри смотрела на Артура, стараясь казаться равнодушной, хотя ее сильно встревожили слова Монкриффа. Она и вообразить не могла, что у Фрейзера был знакомый англичанин — уж она-то, конечно, знала бы об этом! Но даже если это было так, что это могло бы означать? Наверное, Монкрифф просто старается запугать ее, вызвать у нее смятение.
И все же ее это тревожило.
Тем временем Артур закончил работу и передал лошадь слуге барона.
Толпа разошлась. Артур с довольным видом поднимался по склону, где его поджидали с повозкой Керри и Томас.
— Полагаю, завтра девочка будет чувствовать себя лучше. Она молодец и не даст одолеть себя противному порезу или упрямому шотландцу, — пошутил он.
— Да, вы умеете обращаться с лошадьми, — пришлось согласиться Томасу.
От этих слов улыбка Артура стала широкой до невозможности.
— Боже мой, мистер Маккиннон, неужели уши не обманывают меня? Неужели с ваших уст действительно сорвалось доброе слово? — Он расхохотался, а Томас вытаращил глаза, пробормотал по-гэльски, что он об этом думает, и буквально взлетел на повозку.
Все еще посмеиваясь, Артур улыбнулся Керри.
— Прежде чем я уеду, этот старый дурень, ваш родич, будет, есть хаггис из моих рук, помяните мое слово, — пообещал он и небрежно положил руку ей на спину, чтобы помочь устроиться рядом с Томасом.
Впервые она не ощутила странного жара, который всякий раз охватывал ее, когда он небрежно прикасался к ней. Она просто ощутила его руку у себя на спине — так поразили ее эти слова, они обрушились на нее, как гром, пронзили до мозга костей.
«Прежде чем я уеду…»
Впервые она позволила себе задуматься об этом, впервые увидела мысленным взором его спину — как он выходит из дверей ее дома.
Чтобы никогда больше не возвращаться.
Неужели она сможет стоять и смотреть, как он уходит?
Ее охватила жуткая паника; ей очень захотелось броситься в его объятия и умолять его не уезжать, никогда не покидать ни ее, ни Гленбейден… Но разум сумел одержать верх над глупым сердцем. А практический ум предупредил ее сердце, что он уйдет из ее дома через несколько дней — разумеется, уйдет! — ибо, что делать в Гленбейдене такому человеку, как Артур Кристиан? О да, он выйдет за дверь, и когда это случится, ей придется посмотреть в лицо неизбежности — она никогда больше его не увидит. Его присутствие здесь — не более чем забавная шутка судьбы, мгновение во времени, которое принесло ей неожиданное утешение в самый темный период ее жизни.
В одно прекрасное утро он разбудил ее и показал ей солнце. Неужели она сможет теперь смотреть, как он уходит, зная, что после его ухода она снова погрузится в вечную тьму?
Потому что, как бы она ни любила его, как бы ни обожала, лорд Артур Кристиан, из рода английских Сазерлендов, так далек от простушки Керри и от Гленбейдена, как только может быть далека Земля от Солнца. Потому что, как бы он ни был ей желанен — а видит Бог, это так, — ему здесь не место. Ни теперь. Ни когда-либо. Ни с ней. Этот эпизод должен закончиться.
И пока они тряслись по расхлябанным колеям, она убедила себя, что это, наверное, и к лучшему — если он разобьет ее сердце вдребезги. Ибо на что ей сердце без него?
Глава 11
На следующее утро Артур поднялся до рассвета из-за очередного смутного ночного явления Филиппа, который все время маячил рядом, пока Артур лечил лошадь на пустоши. Мало того, что лошадь застрелили, и она умирала, так еще Филипп крутил на пальце свою шляпу и зевал от скуки, глядя на попытки Артура спасти животное.
— Ты ее не спасешь — она предпочитает смерть такой жизни, — небрежно заметил Филипп, и Артур резко обернулся, намереваясь придушить друга за его равнодушие.
Он проснулся прежде, чем успел до него дотянуться.
И еще он проснулся прежде, чем кто-либо в долине. Артур позавтракал черствым хлебом, уселся на поваленное дерево перед «белым домом» и так долго драил свои сапоги, что дождался удовольствия наблюдать за солнечным восходом. Он обнаружил после недели с лишним пребывания в Гленбейдене, к своему немалому удивлению, что ранние утренние часы — лучшая часть дня. Эту простую истину он осознал только теперь.
Никогда раньше не вставал он с первым светом утра. Но в Гленбейдене он делал это каждый день, умывался, брился, надевал простую одежду, потом спокойно шел через холл, влекомый запахом ветчины, которую Мэй готовила для мужчин, прежде чем они примутся за работу.
Но он всегда останавливался перед дверью в комнату Керри — она оставляла дверь полуоткрытой, так что он мог видеть ее спящую. В эти утренние часы в ней было что-то от ангела. Она спала с распущенными волосами, они окутывали ее милое личико. Артуру страшно хотелось дотронуться до нежных завитков у нее на виске, приложить два пальца к этому местечку, где кожа такая мягкая и нежная…
Но он неизменно шел дальше, стараясь ступать легко, чтобы не разбудить ее.
Сидя за покрытым шрамами кухонным столом, Артур наслаждался овсянкой с ветчиной, которые ставила перед ним Мэй, готовый съесть в два раза больше, чем ел в Лондоне. Это казалось ему особенно интересным, потому что штаны на нем болтались, как никогда не бывало раньше, несмотря на то, что он ел не меньше, чем огромная свиноматка Маккиннонов.
