— Выпейте.
— Что это?
— Шотландское виски.
— О нет, мне не следует…
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Выпейте, миледи. Это согреет ваши косточки.
Его слова убедили Фиону окончательно; она осторожно отпила из фляжки. Напиток обжигал так сильно, что слезы выступили на ее глазах. Фиона смахнула их, чтобы яснее видеть. У нее возникло какое-то странное ощущение в животе, но ей на самом деле стало теплее.
Дункан улыбнулся, когда она сделала еще один большой глоток и вернула ему фляжку. Он чуть отхлебнул и снова протянул ей фляжку. Они были словно пара моряков, вместе распивающих джин на залитой лунным светом палубе.
— Можно мне задать вам личный вопрос? — спросила она после очередного глотка и обратной стороной ладони вытерла губы.
Дункан ничего не ответил, и она приняла это за молчаливое согласие.
— Что случилось с вашей рукой?
Дункан слегка пошевелился, как будто вопрос смутил его.
— Несчастный случай.
Разумеется, произошел несчастный случай. Фиона постучала фляжкой по его руке и протянула ему.
— Бывают разные несчастные случаи… несчастный случай с каретой на дороге, несчастный случай на охоте…
— Это был пожар, — неохотно признался Дункан. — А теперь можно мне задать вам личный вопрос?
Фиона улыбнулась. Она чувствовала, что ей становится очень тепло и легко на сердце, и она была готова к любым вопросам.
— Пожалуйста, спрашивайте, но, уверяю вас, сегодня я не опустила ни одной детали моей жизни.
— Вы так и не выбрали в Лондоне себе мужа?
Эта деталь являлась исключением. И среди ожидаемых вопросов этого вопроса не было. К счастью, виски помогло бы пригладить взъерошенные перышки, если бы они появились, но сейчас Фиона рассмеялась над его наглостью и, отобрав у него фляжку, приложилась к ней.
— Нет. — Она склонила голову набок и улыбнулась ему. — По-моему, в этом отношении у меня нет никаких проблем.
Дункан вопросительно поднял бровь.
— Каким образом?
— Ну… — небрежно сказала она, — у меня есть приданое, но весьма небольшое по лондонским меркам. И меня, как говорится, не назовешь красивой.
Дункан возмутился:
— Вы очень красивая женщина.
Комплимент, такой немногословный, но так убежденно сказанный, взволновал ее.
— Вы очень добры, но я хорошо знаю свои недостатки.
— Нет у вас недостатков, — сурово произнес он. — Если кто-то позволит вам в это поверить, то он круглый дурак.
Фиона усмехнулась.
— Боже, не смею верить своим ушам. Человек Бьюкенена льстит мне!
— Это не лесть. Я мужчина, мадам. И узнаю красивую женщину, как только посмотрю на нее. — Дункан выхватил из ее рук фляжку и, закинув голову, сделал большой глоток.
Улыбка Фионы стала еще шире.
— Вероятно, мой жизнерадостный вид оказывает мне плохую услугу, — весело предположила она. — Леди Гилберт уверяет, будто я неосмотрительно веду себя в обществе, совсем не так, как бы мне следовало, и все это из-за маленькой ошибки, которую я сделала. Маленькой, совсем крошечной ошибки. — Фиона показала пальцами, какой крохотной была ошибка.
— Да ну? — Казалось, Дункан заинтересовался и протянул ей фляжку. — И какой же?
Фиона фыркнула:
— Даю вам слово, когда сеньор Кастеллано прямо спросил меня, не думаю ли я, что мисс Фицджеральд хорошая для него пара, я честно сказала ему правду! Я сказала, что мне кажется, будто мисс Фицджеральд очень интересуется лордом Рэндольфом, и весьма сомнительно, что она всерьез воспринимает ухаживание испанца. Я это сказала лишь потому, чтобы избавить его от напрасной надежды сейчас, дабы он не страдал в будущем. Разве я не права? — спросила Фиона и, не ожидая ответа, снова приложилась к фляжке. — К сожалению, мне не было известно, что лорд Рэндольф положил глаз на леди Пенелопу Уошберн, которая была очень близкой подругой мисс Фицджеральд. И когда сеньор Кастеллано рассказал об этом мисс Фицджеральд — и вместе с ней всей старой доброй Англии, — мисс Фицджеральд впервые обнаружила, что ее дорогая подруга леди Уошберн не отвергла, как обещала, ухаживания лорда Рэндольфа, и… и это наделало шума. — Фиона махнула рукой, заканчивая историю.
Она взглянула на Дункана. Он снова улыбался.
— О нет, нет, нет, — предупредила она, усаживаясь на сено; впервые за этот день ей стало тепло. — Вы не имеете права смеяться. Вас там не было, вы не видели, в какое положение я попала.
— А были другие ошибки? — спросил он, явно забавляясь.
— Не-е, — протянула она. — Не так уж я безнадежна. Всего лишь одна или две. — Одна большая. На скачках и… нет, это все. Откуда я могла знать, что порядочные английские леди не играют на скачках? — Фиона поднесла фляжку к губам и сделала щедрый глоток. Но когда она опустила ее, Дункан отобрал у нее фляжку.
Фиона удивленно посмотрела на него, и он сказал:
— Еще глоток, и вы уплывете куда-нибудь в этом снегу. — Дункан тоже глотнул виски и сунул фляжку в сапог. — Я проверю лошадей. А вы попробуйте немого поспать — завтра у нас будет длинный день.
— Мне слишком холодно, чтобы заснуть, — пожаловалась она и туже завязала на голове его шарф.
Усмехнувшись, Дункан встал и, накрыв ее меховым ковриком, остановился у входа в шалаш. Он оглянулся и посмотрел на нее, охватывая взглядом всю ее, с головы до ног.
Надо признаться, от этого похотливого взгляда ее бросило в жар самым волнующим образом. Фиона решила подождать его возвращения, но он все не возвращался, а огонь был таким приятным, толстый меховой коврик еще приятнее… и тогда она легла на бок и подложила под лицо ладони, только бы оставаться поближе к костру.
Она и не заметила, как, опьянев от виски, погрузилась в сон.
Не только Фиона чувствовала влияние виски и желание сексуальной близости. Дункан был вынужден ходить вокруг их шалаша под густо падавшим снегом, для того чтобы изгнать ее образ. Когда он вернулся с охапкой хвороста, Фиона лежала на боку рядом с костром, тихонько посапывая.
Дункан не сдержал улыбки. Когда в этот вечер она, раскрасневшись от воспоминаний, говорила с ним, ее глаза сияли. Дункан представлял ее в самых изысканных гостиных Лондона — молодую и элегантную женщину из Северного нагорья, которая знала больше об игре на скачках, чем о тонкостях поведения в обществе, но у которой эти тонкости были в крови. Он догадывался, что в Лондоне она вызывала восхищение.
Этим он тоже восхищался. Когда он сам бывал в узком кругу даже небольшого общества, это давалось ему нелегко. Он никогда ясно не представлял себе, чего от него ожидали. Казалось, мужчины хотели, чтобы он был смелым, безучастным, а женщинам нравилось, когда он был добрым и внимательным. И всем им что-то требовалось от него.
