Он снова нашел ее губы и не встретил сопротивления. Ее руки скользнули ему под сюртук и вцепились в талию. Мария этого не заметила. Да что с ней такое? Почему она не сопротивляется этому человеку? Как легко она рассуждает о нравственности и дисциплине и как быстро отступает от своих слов, когда доходит до дела. Один поцелуй — и она готова махнуть на все рукой.
Не только поцелуй… Сейчас его губы впивались в нее с голодной жадностью хищника, руки метались по ее телу, как будто пытаясь вспомнить каждый его изгиб, а она, словно лишившись разума, наслаждалась любым его прикосновением. Он был такой требовательный, не то что Натан.
Марии хотелось самой узнать его тело так, как он узнавал ее. Она гладила рельефные мускулы, которые напрягались под ее пальцами. Странно, что изнеженный аристократ, каким ему полагалось быть, имеет такое тренированное тело и так хорошо им владеет. Почему тогда он не может совладать со своей душой?
Как будто стараясь показать ей, что он и не собирается сдерживать свои порывы, Оливер притянул ее ближе, так, что она оказалась у него между коленей и собственной плотью ощутила, как сильно он возбужден. Лишь тогда Мария нашла в себе силы оторваться от его губ.
— Нет, нам нельзя.
Быстрыми поцелуями он осыпал ее шею.
— Нам все можно.
Мария вырвалась из его объятий.
— Вам — все можно, мне — нет. Я до сих пор связана обещанием. Я дала его другому мужчине. В прошлый раз я об этом почти забыла, но я была не права.
Мария повернулась, чтобы уйти, но он поймал ее за талию и спиной притянул к себе.
— Забудь Хайатта, — хрипло прошептал он ей на ухо. — Мы оба знаем, что он тебе не подходит.
— Это не важно. Я дала слово и должна его сдержать.
— Я могу заставить тебя забыть обещание, — прорычал он и властным движением положил руку ей на грудь. Огонь заструился по ее жилам. Вторая рука Оливера скользнула ниже, пробралась между ног и стала ласкать ее сквозь платье. Мария придушенно застонала, а Оливер целовал ее ухо, легонько покусывал мочку. Его хриплое дыхание доводило ее до исступления. Она, как мартовская кошка, извивалась в его руках, прижимаясь к жесткому бугру на его панталонах.
Оливер зарычал, развернул Марию к себе лицом, впился ей в губы, а пальцами сжал отвердевшие вдруг соски. Мария забыла обо всем на свете, вцепилась в его плечи и всем телом прильнула к нему, словно бы отдаваясь на милость его воле.
Внезапно в дверь постучали. Оба замерли.
— В чем дело? — отрывисто выкрикнул он, не выпуская Марию из объятий.
— Оливер, мисс Баттерфилд с тобой? — донесся до них веселый голос Селии.
— Я здесь, — отозвалась Мария, пользуясь шансом спастись от него и от собственной слабости.
Оливер выругался себе под нос, но выпустил ее из рук.
Вошла Селия и одним любопытным взглядом окинула их обоих.
— Минерва говорит, что нашла туфельки, которые идеально подходят к вашему бальному платью. Хотите примерить?
— О, с удовольствием. — Большего она сказать не рискнула, опасаясь, что Селия заметит, что она почти задыхается.
Направляясь к двери, Мария чувствовала, как жжет ее взгляд Оливера.
— Мария, надеюсь, мы продолжим наш разговор, — в спину девушке сказал он. — Мы ведь так и не пришли к единому мнению о причинах распутства Роктона.
Обернувшись, она прочла в его взгляде отчаяние и надежду.
— Сомневаюсь, милорд, что у нас может быть общее мнение на этот счет. Боюсь, нам нет смысла обсуждать это дальше.
Выходя из кабинета под руку с его сестрой, Мария всем сердцем надеялась, что он примет этот ее ответ, ибо чувствовала, как быстро тает ее решимость следовать принципам, которые она с таким пылом защищала.
Глава 15
Оливер отшвырнул книгу так, что она улетела в дальний угол. Похоже, братья и сестры сговорились не позволять ему видеться с Марией наедине. Он не станет терпеть это.
Вся прошлая неделя была для него сплошной мукой. Он к этому не привык. Сначала Оливер рассчитывал, что его семья очарует девушку. Получилось иначе. Она сама очаровала его родственников своей открытостью, наивностью, прямодушием.
На Оливера никто не обращал внимания. Его ловко оттерли, оставив на его долю заботу о Фредди. Сестры носились с Марией, как с хрустальной вазой, а братья…
На лице Оливера возникла злобная усмешка. Если он еще раз заметит, что Джаррет флиртует с ней, а Гейб развлекает веселыми небылицами, он оторвет обоим головы! Видно, Джаррет рассказал Гейбу о солидном наследстве Марии, и теперь оба состязаются за ее благосклонность, воображая, что если один из них добьется ее милости, то сможет решить часть семейных проблем. А раз сам Оливер ясно заявил, что не женится на ней…
Оливер сжал кулаки. Братья не получат ее! И Хайатт ее не получит! Он, Оливер, этого не допустит.
В этот момент он вдруг заглянул в собственную душу и все понял: он ревнует, ревнует к братьям!
Оливеру приходилось видеть, как некоторые его друзья мучились ревностью, он помнил, как страдала от ревности мать, но всегда считал это глупостью. Ни одна женщина не могла заставить его ревновать. Оливер верил, что не подвержен этой слабости.
Мысль, что он ошибался, что Мария получила над ним такую власть, ужаснула его. Отрицать это было смешно, ибо ревность вгрызалась в его плоть и кровь. Но он найдет выход, справится со слабостью и не подпустит к Марии братьев.
«И как же ты это сделаешь? — успокоившись, спросил он себя. — Джаррет и Гейб могут по крайней мере предложить ей достойное положение, а ты предлагаешь бесчестье».
К этому сводилась его проблема. Если он предложит ей больше, то обречет на ту же горькую участь, которая свела в могилу его мать, а если меньше, то судьба Марии будет еще чернее.
Оливер с силой потер лицо. Эта сумасшедшая одержимость отнимала у него силы как раз в то время, когда накопилась масса важных дел. Например, вечная нехватка денег. В городе эти проблемы его не волновали, и он бездумно погружался в пучину долгов.
Сейчас он понимал, что тонет не в одиночку. С ним вместе тонут все: семья, слуги, арендаторы. Это его проклятый дом, и этот дом тянет его в прошлое, которое он так долго пытался забыть.
Все свои детские годы Оливер провел, слушая наставления отца, который учил его, как следует управлять имением, как руководить арендаторами, как вкладывать деньги, чтобы они приносили доход. Юношей Оливер клялся себе, что жертва, которую принесла мать ради процветания Холстед-Холла, не будет напрасной. Но потом наступил тот страшный день.
Оливер вполголоса выругался. Будь проклято это место! Он должен спастись от него!
Распахнув дверь кабинета, маркиз позвал Джона.
— Вели заложить карету. Я еду в город.
