Долли повернулась к ней; глаза у нее были красные.
– Уехал во Францию вместе с твоим отцом. Разве ты не знала?
– Я знала, но...
Амелия опустилась в кресло. Она надеялась, что он скажет ей что-нибудь перед отъездом. Такое, что даст ей надежду на их будущее.
– Джордж предложил, чтобы мы с тобой уехали в Торки и ждали там их возвращения. Сезон уже кончается, и если ты останешься в Лондоне, тебе придется иметь дело со сплетнями по поводу вашего бегства. – Долли опустила глаза и посмотрела на свои руки. – А так мы можем пустить слух, что вы с Лукасом уехали на медовый месяц. Никому не надо знать, что ты в Торки. Кроме того, Джордж должен после возвращения вести переговоры о продаже городского дома, – сказала Долли и всхлипнула.
– О, Долли! – Амелия прогнала собственные тревоги и заботы в самый дальний закоулок своего сознания. Она поспешила сесть рядом с мачехой и обняла ее за плечи. – Все обойдется, это я тебе обещаю. Вот увидишь, Лукас не станет требовать у папы деньги. А во Франции он найдет доказательства того, что твой брат умер, и на этом все кончится.
– Ты веришь тому, что я говорила о Тео? – произнесла Долли жалобным шепотом. – Ты веришь, что я не обманывала вас?
– Разумеется, дорогая. Разумеется.
– Я не обиделась бы, если бы ты не поверила, – продолжала Долли, и слезы снова заструились по ее щекам. – Я видела доказательства твоего мужа сегодня утром, все банковские документы, газетные сообщения и... – Долли едва не захлебнулась слезами. – Тео всегда был таким, как говорил о нем твой муж. Невежей, скандалистом и вором.
– Но ведь ты этого не знала, – попыталась успокоить ее Амелия.
– Я знала, – возразила Долли. – В глубине души, думаю, я понимала это. Но не хотела смотреть правде в глаза.
Долли разразилась рыданиями; Амелия обняла ее, начала успокаивать, говорила что-то ласковое, думая при этом, как она сама поступила бы на месте мачехи. Может, ударила бы Тео кувшином по голове. И того мерзавца из Рейнбека тоже.
Но это не для Долли. Она всегда хотела верить лучшему о людях, а когда не могла, отступала. Долли жила, прячась от действительности, и ее брат этим воспользовался.
Немного погодя, когда рыдания утихли, Долли высвободилась из объятий Амелии.
– Послушай меня, радость моя, – обратилась она к падчерице. – Ты не должна допустить, чтобы все это встало между тобой и твоим мужем.
– Все в порядке, я...
– Нет, я говорю серьезно. – Ласковая улыбка появилась на губах у Долли. – Любой, у кого есть глаза, сразу заметит, что майор тебя обожает.
Сердце у Амелии сжалось. Если это так, то он выбрал странный способ показать свои чувства. Уехал во Францию, даже не поцеловав ее на прощанье.
– Ты в самом деле так считаешь?
Долли кивнула.
– Твой отец, само собой, смотрит на дело иначе. Он слишком рассержен, чтобы замечать это. – Долли слабо улыбнулась сквозь слезы. – Он полночи провел, давая клятвы отколотить майора.
Амелия рассмеялась горьким смехом.
– Это неудивительно. Я провожу каждый день половину времени, давая себе клятвы тоже отколотить майора.
– А другую половину? Как ты ее проводишь?
– Испытываю желание быть с ним рядом и еще... хочу, чтобы он не сомневался в моей любви.
Долли просияла.
– Я уверена, что он это понимает. И уверена, что он любит тебя, радость моя.
Господи, Амелия надеялась, что так оно и есть. Потому что не знала, как ей выжить, если это не так.
Глава 28
Дорогой кузен!
Муж Амелии и ее отец уехали во Францию по делу, о котором ни сама Амелия, ни ее мачеха ничего не имеют сообщить. Это повергло мою милую ученицу в меланхолию, что свидетельствует о ее любви к майору. Могу только надеяться ради ее благополучия, что он питает к пей то же чувство. На опыте собственного замужества я убедилась, что любовь к мужчине, который не отвечает тебе взаимностью, может привести только к глубокому разочарованию.
Ваша обеспокоенная кузина
Шарлотта.
«Я люблю тебя, Лукас».
Уинтер ожидал, что эти слова со временем утратят над ним свою власть. Но по прошествии недели, в течение которой им пришлось пересечь Ла-Манш, а потом прокатиться по той же французской провинции, где он побывал чуть больше месяца назад, слова эти все сильнее завладевали его сердцем и воображением. Они блистали в каждой утренней заре, звучали в каждом его шаге, вторгались ночью в каждое его сновидение.
Они защищали его от ужасающих, мучительных кошмаров.
Поначалу Лукас пытался убедить себя, что Амелия произнесла эти слова только ради того, чтобы манипулировать им. Но день за днем неизменно вспоминая каждую минуту, проведенную с женой, он переставал верить в подобное предположение. Если вообще в него когда-либо верил.
Амелия не была такой, как его мать. Если бы она была такой, то сказала бы, что любит его, когда впервые поняла бы, какую выгоду может ей лично принести это признание. К примеру, тогда, когда ей угрожала опасность быть опозоренной. Или же бросила бы ему такие слова, умоляя его проявить снисхождение к ее мачехе.
Будь она такой, как его мать, она не произнесла бы их после того, как достигла своей цели. Не разразилась бы ими в те минуты, когда они занимались любовью. И уж конечно, не прошептала бы их в то время, когда считала, что он спит.
Стало быть, он должен принять их как правду. Она его любит. Его волшебница-жена, его Далила любит его. А он, вместо того чтобы мчаться назад в Англию и поклясться ей в своей бесконечной преданности, стоит на кладбище в Лизьё рядом со своим неприветливым тестем.
Во время их долгой поездки Лукас и лорд Тови беседовали о военной карьере Уинтера, о его видах на должность консула и даже о его пребывании в Дартмурской тюрьме. Лукас, в свою очередь, выслушал повествование тестя о прекрасном состоянии его яблоневых садов в имении, о том, сколько овец объягнилось прошлой весной и у кого из арендаторов дела идут успешно. Однако они ни словом не обмолвились о тех, кто занимал их мысли прежде всего, – о своих женах. Они словно боялись, что обсуждение ситуации сделает ее реальной.
Но теперь они стояли возле могильного камня – предмета, реальность которого невозможно было отрицать. На камне было выбито на английском языке следующее:
Здесь покоится Теодор Фрайер,
Любимый брат и друг,
Да обретет он в смерти покой,
В коем отказано ему было при жизни
Лукас прочел надпись со стеснением в груди. Амелия была права, когда говорила, что им руководит жажда мести. Потому что теперь, увидев выбитые на камне строки, Лукас ощутил огромное разочарование и понял, насколько ему хотелось, чтобы Дороти солгала.
