— Ну и ну.
Он сердито смотрел на неё, потирая ушибленную голень.
— Надеюсь, это согреет твое корыстное сердечко.
— Двести фунтов! Да знаете ли вы, что мы можем с двумястами фунтами?
— Нанять лошадей? — проворчал он выпрямляясь.
— Хорошенько пополнить наш фонд для кандидата.
Он похолодел. Нет, у него было иное мнение на сей счет.
Луиза взирала на чек и краска вины проступала на её щеках.
— Гм… сколько лорд Трасбат предлагал до того, как вы уговорили его изменить сумму.
— Двадцать.
Когда она изумленно взглянула на него, он добавил:
— Я настоятельно подначивал его добавить нолик.
После того, как лично пообещал мешать их группе следовать политическим порывам. Трасбат должно быть хотел унять недавний интерес своей жены к реформе, впрочем, он, как и другие лорды, опасался, что какая-то благотворительная группа пустит по стране сомнительного кандидата с подстрекательными речами.
— Спасибо. Это очень ценно.
Его мучила совесть, что она, ничего не подозревая, благодарила его, но Саймон успокаивал себя, что он бы загладил вину, будь они женаты.
С сияющими раскаянием глазами, Луиза свернула чек и сунула его в карман своего утреннего платья.
— Сожалею, что лягнула вас. Это так неблагородно с моей стороны. Это гораздо больше, чем я ожидала, ваша светлость.
Назови она его «ваша светлость» ещё разок, он перекинул бы её через колено.
— Уверен, я заслуживаю большего, чем просто благодарность, — резко произнёс герцог.
Она замерла.
— Послушайте-ка, я не из женщин, что предлагают…
— Чёрт, да назови же меня Саймоном.
Глаза девушки расширились.
— О!
Пока краска заливала её щёчки, он перевёл дух.
— Ты думала, я собирался просить о чём-то другом, правда?
Она опустила взгляд.
— Нет, я-я не… я лишь думала…
— Что я попрошу о поцелуе. Или о чём-то таком же возмутительном, — Саймон шагнул ближе. — Наверно, ты даже надеялась на это.
— Конечно, нет! — однако не смогла встретиться с ним взглядом. — Я уже говорила, что мне совершенно не хочется…
Застав Луизу врасплох, он притянул её к себе и поцеловал. Внезапно, решительно… кратко. Когда она подняла на него ошеломлённый взгляд, он сказал:
— Ну, вот твой поцелуй. Теперь скажи Саймон.
Она быстро подавила, рвущийся на волю смех. Её губы вновь чопорно поджались, только предательски подрагивала.
— Говорила же, я не буду так сближаться с вами, — она упёрлась ему в грудь. — И я, конечно, не подразумевала, что вы…
Он снова поцеловал её и отступил назад, пока она его не оттолкнула.
— Я счастлив дарить тебе сколь угодно поцелуев, покуда ты называешь меня Саймоном.
Она разрывалась: то ли злиться, то ли смеяться.
— Вы отлично знаете, я не просила вас…
Он подался вперед, чтобы снова поцеловать её, но она спешно прижала руку к его губам.
— Прекратите, сэр!
— Саймон, — напомнил он ей в упор обтянутых перчаткой пальчиков. — Назови меня Саймоном, и я остановлюсь.
Из неё вырвался очередной смешок.
— Вы глухой, что ли? Повторяю, я не хочу называть вас Саймоном, пока на самом деле хорошенько вас не узнала.
Не отпуская её руку от своих губ, герцог начал один за одним целовать её обтянутые перчаткой пальчики.
— Так ты предпочитаешь, что бы я продолжал целовать тебя…
— Вы знаете: я говорила не об этом, — хрипло прошептала девушка.
Однако она не оттолкнула и не пыталась остановить его, когда он расстёгивал крошечные пуговки её перчатки, открывая её пахнущее сиренью запястье для лёгкого, словно прикосновение пёрышка, поцелуя. Его сердце гулко забилось в ответ на беспорядочный, неистовый ритм её пульса. Слава господу, Луиза не так уж невосприимчива к нему, как делает вид.
— У тебя такие хорошенькие ручки, — он стащил с неё перчатку, целуя каждый дюйм, что он обнажил. — Такие изящные пальчики.
Саймон почувствовал возле своего лба её возбужденное отрывистое дыхание.
— Не будьте посмешищем. У меня короткие, коренастые пальцы. Из-за этого я так плохо играю на арфе. Все так говорят.
— Они ошибаются.
Сунув перчатку в карман брюк, он провёл губами вдоль её указательного пальца, чтобы поцеловать оголённую ладонь. Когда её пальцы прикоснулись к его щеке в трогательной ласке, он возликовал.
— Я помню твою игру на арфе. Это было изумительно.
Девушка сотрясалась от смеха.
— Тогда вы или не в себе, или у вас нет слуха, либо вам припоминается игра на арфе совершенно другой женщины. Возможно, Регины.
— Не о руках моей сестры я грезил в Калькутте. Я мечтал не о её пальцах, ласкающих мне щеку, — он понизил голос. — Так, как ты сейчас.
Напряженно замерев, она попыталась отдёрнуть руку, но он и не думал ей такое позволить, пока не смягчит её, лаская открытым ртом её ладонь.
— Не верю, вы и минуты не думали о моих пальцах, — произнесла Луиза, но в её взгляде читалось, как сильно она хотела от него правды.
Как ни странно, он хотел её поведать.
— Нет?
Он остановился в разгар покусывания её очаровательного мизинца, схватил другую руку и потёр через перчатку её безымянный палец.
— У тебя шрам на втором суставе, вот здесь, от укуса терьера. Ты рассказала о нём на том обеде у Айверсли.
Когда она позволила Саймону немного подержать её руку без перчатки под столом.
— Вы… вы это помните? — глаза её расширились и их волнующая чернота так и манила затеряться в них.
Он стащил с неё другую перчатку и сунул в карман. Положив руки девушки себе на плечи, он притянул её ближе, так что она оказалась прижатой к нему от бедра до груди.
— Я помню всё, — хрипло произнёс он.
Потом завладел её губами, его взыгравшая кровь требовала опустошить медовые уста Луизы. К чёрту это ожидание благоприятного случая, эту осмотрительность и боязнь напугать её излишней стремительностью. Её жаннодарковский щит можно разбить, только напомнив ей, что она желанная женщина и слишком пылкая, чтобы чахнуть, как старая дева.
Слишком неистова и так чертовски соблазнительна, что слов нет. На вкус она — чай с лимонными пирогами — такая до мозга костей английская, что это одурманивало его, но и такая же диковинная для него, как смесь миндального молока и кокоса. И когда она раскрыла эти мягкие как шелк губы, заманивая его внутрь, атаками встречая его язык, он чуть не уложил её вниз под берёзу и вязы и не удовлетворил свою изнывающую потребность.
