А потом случилось, что он был на Выселках, в двадцати километрах от Поленова, где и стоял храм, вернулся к себе – а в деревне ни одного живого человека. Будто всех корова языком слизала. Вывезли. Он кинулся в Серпухов. Но пройти туда не смог. Побывал там только через два года – когда Серпухов был уже пустой и зарос травой.
За последние полвека он людей-то видел раз или два. Но люди это были дикие, как звери. Он их боялся и прятался посреди болота.
В храм он ходил молиться. Храм не был нужен спонсорам – ни иконы, ни фрески не нужны. Спонсоры их как бы не видели. Впрочем, старик признался, что и он ни одного спонсора в глаза не видал. Господь уберег. Прожил жизнь, а спонсора не видал. Милицию видал, пропагандистов видал, а настоящего дьявола – нет.
Я внимательно и терпеливо слушал старика. Хоть он повторялся и с каждым днем порции нового в его речах уменьшались.
Рассказы отца Николая меня угнетали. Оказывается, уже пятьдесят лет назад в этих краях не осталось людей. А если так по всей стране и по всему миру? Если я опоздал родиться? Кто мои соратники: бывший служитель бога Иисуса и мальчик, который может плавать под водой? Даже мои друзья по школе гладиаторов уже мертвы…
А пока суть да дело, мы с Сеней продолжали жить в землянке у отца Николая. Наступило лето, болото подсохло, и старик стал втрое осторожен – он боялся, что с неба могут заметить дым от нашего очага. Арсений окреп, загорел – он больше любил воду, чем воздух.
Старик знал, какие грибы съедобные, а какие ядовитые. Он научил меня
– полагал, что это знание полезно, если я окажусь в лесу один, без друзей…
И еще я обзавелся зажигалкой – кремнем и огнивом.
Сеня и старик привыкли друг к другу, и отец Николай уже не считал мальчика исчадием ада. Сеня старика любил, но совсем не слушался.
Июнь был в самом разгаре, ночи стали совсем короткими, очень красиво пели маленькие птички, которых отец Николай называл соловьями. До августа, когда спонсоры начнут истреблять людей, оставалось всего два месяца. Я не мог далее жить в лесной землянке, потому что если погибнет Москва, людей в России останется совсем мало. Я не знал, к кому обратиться за помощью, но надеялся, что если я доберусь до Москвы, то обязательно кого-то найду. Я надеялся отыскать кого-нибудь в метро, а может быть, проникнуть в школу гладиаторов – ведь такие школы еще остались. Я должен ходить и рассказывать об опасности и предупреждать людей.
– Поймают тебя, – говорил мне на это отец Николай. – Народ у нас слабый, вымирающий, как зверь мамонт, сами же тебя властям сдадут. И станешь ты мучеником.
– Я не хочу быть мучеником, – сказал я.
У нас было плохо с солью, отец Николай использовал вместо нее золу от очага. Так что рыбу и грибы мне на дорогу мы сушили. У нас с Сеней было свое хозяйство – и неплохое. Мы собрали всякие вещи по деревенским домам – у нас были и кружки, и бутылки, и кастрюли, и горшки. С одеждой было хуже
– ткани почти не сохранились. Но я сделал Сене длинную распашонку из докторского халата, который унес из питомника. Может быть, эта одежда была не очень красивой, но Арсению она нравилась.
Остатков халата хватило мне на заплечную суму.
Сеня не хотел отпускать меня, но я обещал вернуться скоро. Я попросил отца Николая и Сенечку собирать и заготавливать на зиму побольше еды – ведь, может быть, я приведу с собой людей.
Я уже был почти готов к походу и решил начать его с бывшего города Серпухова, как случилось событие, изменившее мои планы.
Странный след я обнаружил возле деревни в низине, у родника.
Я возвращался с добычей, собранной по чердакам. На одном я отыскал сундук, в котором сохранились ремни, высохшие, но крепкие, а также резиновые подошвы. Я был рад такому улову.
День был жаркий, солнце стояло высоко. Я спустился к роднику.
И понял, что недавно здесь кто-то был.
Тонкие ветки у самой воды были сломаны, а на мокрой низине возле воды был виден странный след – будто к роднику подъезжал автомобиль на старых шинах.
Я сразу насторожился. Но вокруг стояла глубокая полуденная тягучая тишина. Жужжали насекомые, пели птицы. Как могла сюда заехать машина?
Я осторожно пошел в сторону, куда вел след. Я должен был выяснить, что это такое. Любой неизвестный здесь – смертельная опасность.
Я вновь увидел след наверху, в траве – трава была примята таким же колесом, как и у родника. Причем это случилось совсем недавно – ведь трава скоро поднимается и забывает о том, что ее примяли.
Следуя за незнакомцем, я вышел из деревни и бывшими огородами дошел до заросшей осиной пашни. Интуиция говорила мне, что чужой рядом.
Я достал кинжал. И замер, прижавшись боком к толстому стволу.
И тогда я услышал голос:
– Не бойтесь меня.
Голос был высоким, будто детским, и в то же время не настоящим – такие голоса звучат во сне, заманивая тебя в темную чащу леса.
Я повернулся в ту сторону, откуда он донесся. Сплошная листва лещины была недвижна.
– Я не сделаю вам зла, – сказал голос.
– Тогда выходите, – сказал я. – Почему вы прячетесь?
– Потому что вы можете испугаться и убить меня, – ответил голос.
– Почему я должен испугаться?
– Потому что вы меня раньше не видели.
– Смешно, – сказал я. – Мало ли кого я раньше не видел!
Между стеной листвы и мной была небольшая прогалина, метра в три, поросшая невысокой травой.
– Выходите, – сказал я. – А то получается неправильно: вы меня видите, а я вас – нет.
Листья раздались, и на поляну вывалилось чудовище, вид которого неизбежно должен вызвать отвращение у любого нормального человека.
Я отшатнулся от громадной, толстой, метра в полтора длиной, а толщиной в человеческий торс, мохнатой гусеницы, поднявшейся на задние ноги и шевелящей перед блестящим панцирным животом несколькими парами снабженных когтями передних лап. Глаза этого существа были стеклянными, большими и неподвижными.
Я отшатнулся, но не убежал.
– Вам страшно? – спросила гусеница. – Но я совершенно безобиден.
– Я знаю, – сказал я. – Это от неожиданности. Я и не знал, что вы бываете таким большим… то есть я не знал, что вы умеете говорить! Черт побери…
Ползун опустился, как бы садясь и изгибая в мою сторону нижнюю часть тела.
– Вы меня не боитесь, – сказал он утвердительно. – Вы меня знаете?
– Так вы же ползун! – сказал я.
– Нас так называют здесь, – согласился ползун. – Но я здесь один и я убежден, что мы с вами раньше не встречались.
– А я и не говорю, что встречались, – сказал я. – Только вы ползун, и я никогда не подозревал, что ползуны разумные. Мы же вас тысячами на переработку пускали!
