Медведь угрожающе пошел на меня, и только тогда я вспомнил о своем ноже.
Я выхватил его. И вовремя, потому что красная пасть, усеянная желтыми зубами, уже была рядом, и я вонзил нож в живот медведю, но не удержался на ногах – медведь по инерции свалил меня и вышиб из руки нож.
От удара о землю я на какие-то секунды потерял сознание, но тут же пришел в себя, но не в пасти медведя, а на свободе. То ли мой удар медведя испугал, то ли он пожалел нас с ползуном, но я услышал треск сучьев и, обернувшись, увидел спину медведя, исчезающую в зарослях.
Я с трудом поднялся, отыскал нож – крови на нем не было, я думаю, что не смог пронзить слой жира. Потом я подошел к ползуну.
Медведь ничего не успел сделать ему плохого. Только перевернул на бок.
Я наклонился над ползуном. Кровь из моего разорванного плеча капала на его тело. Я прижал рану рубахой, забыв вытереть ею ползуна, взвалил его на плечо и пошел дальше, потому что в те минуты смысл жизни и стимул к движению заключались лишь в том, чтобы дотащить это проклятое насекомое.
Я не заметил, как вышел на прогалину – улицу разрушенного поселка. Впрочем, разница с лесной дорогой была невелика – те же деревья и кусты вокруг. Пойди, догадайся, что под ними скрываются руины.
Автомобиля там не было – не нашлось его в штабе. Но, к счастью, нашлась телега, запряженная лошадью. С ней – два человека.
Они увидели меня издали. И не сразу догадались, что я и есть тот благородный рыцарь, которого они встречают. Из леса шло чудовище с желтым бревном на плече, измаранное кровью с головы до пяток и шатающееся, как смертельно пьяный.
Когда они догадались, в чем дело, то уложили меня на телегу и отвезли в штаб. В телеге была навалена солома, и я почти сразу заснул. И спал до самого штаба – то есть два часа.
Когда я проснулся, то спросил у человека, который управлял лошадью, жив ли ползун. Тот не сразу понял, что я имею в виду, потому что ползун ничуть не был похож на самого себя.
Не дождавшись ответа, я заснул снова.
Меня перенесли в госпиталь, где промыли раны. Я продолжал спать.
Проснулся я утром, подземный госпиталь был скудно освещен. В комнату вошла женщина в белом халате, похожая на Людмилу, только черноволосая. Она спросила, как я себя чувствую. Я ответил, что хорошо. Потом женщина спросила, принести ли мне еду в постель или я смогу подняться.
Я сказал, что попытаюсь подняться. Я с трудом встал – голова кружилась. Другой человек в белом халате принес деревянный стол и скамейку. Женщина поставила на стол большую чашку кофе и положила ломоть хлеба. Я позавтракал.
Я спросил, что с ползуном.
Женщина в белом халате сказала мне, что все обошлось. Все хорошо.
Вошел человек в кожаном костюме, как одевалась в метро охрана Маркизы. Этот человек спросил меня, могу ли я пройти к командующему. Я сказал, что могу. Я допил кофе и пошел за человеком по подземным переходам. Здесь раньше была военная база. Когда-то здесь военные люди ждали атомной войны. Но война не пришла, а пришли спонсоры.
В коридоре мы встретили процессию маленьких ползунов. Их гнал подросток с хворостинкой. Ползуны мерно и одинаково поднимали мохнатые спины.
– Мы их из ворованных яиц выводим? – спросил я.
Человек пожал плечами, то ли не знал, то ли таился. Он пропустил меня в низкую дверь.
Там была комната, освещенная ярче, чем другие. За большим столом сидела Ирка, перед ней стоял компьютер, неаккуратно были раскиданы бумаги.
– Живой, – спросила она и улыбнулась.
Ирка была одета в кожаный костюм, волосы забраны назад.
– Ты здесь начальница? – спросил я.
– Разве непохоже?
– И надо мной начальница?
– Пока Маркиза не вернулась – берегись! – Улыбаясь, она непроизвольно прикрыла ладошкой рот.
– Как ползун? – спросил я, желая перевести разговор на другую тему. Мне было неприятно, что Ирка теперь вовсе не та, которую я привык видеть.
– Он живой, – сказала Ирка. – Благодаря тебе.
– Там медведь был, – сказал я. – Он хотел его сожрать.
– А я как увидела следы на твоем плече, сразу догадалась, что ты с медведем обнимался.
– Я никогда не догадывался, что ты начальник, – сказал я.
– Кому-то приходится… – ответила Ирка.
Вошел Хенрик. Он положил бумаги на стол Ирке. Она проглядела и подписала, а Хенрик подошел ко мне и сказал, что я молодец и он рад меня видеть.
Хенрик ушел, и я с горечью подумал, что теперь не смогу поцеловать Ирку. Никогда. И мне стало грустно.
– А где ползун? – спросил я. – Я хочу к нему сходить.
– Он сам придет, – сказала Ирка.
Тут прибежал Сенечка, он обнял мою ногу перепончатыми ручонками. Рожица у него была заплакана.
– Рыцарь Ланселот! – кричал он. – Ты пришел, я так рад, так рад! Ты знаешь, Леонора тоже здесь! Мы пойдем к ней, ладно?
– Я пойду? – сказал я. Теперь было непонятно, должен ли я спрашивать разрешения у Ирки.
Ирка отодвинула бумаги и встала из-за стола. Она хотела подойти ко мне, но тут в комнату вошел инспектор, которого я видел на башне. Тот стройный, с муравьиным лицом, в длинном радужном плаще. Странно, почему он остался на Земле?
Инспектор направился ко мне. Я напрягся. В нем была жесткость и четкость движений почти до механизма.
– Не узнаешь, – спросил он меня голосом ползуна.
– Ползун?
Инспектор подошел ко мне и протянул тонкие, жесткие руки.
Я протянул руки навстречу ему. Я все понял.
– Ты как бабочка? – спросил я.
– Это метаморфозы, – сказал ползун. – Но степень куколки наступает неожиданно, хоть и длится коротко. И в такой момент рядом должны быть близкие. Или друг. Иначе – коротким движением ползун провел ребром ладони перед своим тонким горлом, муравьиные глаза были неподвижны – я бы погиб. Спасибо тебе.
– Покажи ему, покажи! – потребовал Сенечка. – Он же не видел. Все видели, а он не видел.
– Покажи, – сказала Ирка. – Это красиво.
Ползун взмахнул руками, и его длинный радужный плащ, как сказочный невесомый занавес, раскрылся, растянулся – и я увидел перед собой громадную перламутровую бабочку.
– Мы умеем летать! – сообщил Сенечка.
Когда они ушли, Ирка подошла ко мне, встала на цыпочки и поцеловала меня в щеку.
– Здравствуй, Ланселот! – сказала она.
