Сотрудники и заключенные одного исправительно-трудового учреждения, затерянного в сибирской тайге, сейчас с трудом бы узнали в Викторе Ивановиче Рыбакове афериста по кличке Рыба, который не далее как пять лет назад отбывал срок за мошенничество. За пять лет мелкая рыбешка превратилась в крупную хищную рыбу, к которой сходились многие ниточки теневого бизнеса в России. Сам Виктор Иванович ничего не делал: не был он хозяином подпольных заводиков по розливу дешевой водки, не приторговывал наркотиками, не содержал уклоняющихся от налогов казино, он просто сводил разных людей друг с другом и, как посредник, получал от каждой сделки выгодный процент. Естественно, что под сделками подразумевалась не покупка одной квартиры в Замоскворечье, а велась речь о покупке крупного земельного участка под строительство жилых домов, супермаркетов и подземных гаражей. Не занимался Виктор Иванович и поставками в Россию каких-нибудь пошлых контейнеров с бананами. Если он и брался за дело, то контракты подразумевали перемещение товаров и ценностей целыми караванами пароходов, поездов, самолетов. Не гнушался Виктор Иванович иной раз подсобить нужному человечку в приобретении жутко антикварной вещички или алмазика весом в достаточное количество карат, чтобы прибыль от сделки хорошо пополнила личный счет Виктора Иваныча на Каймановых островах. Конечно, появились у крупной рыбы и враги — как же без врагов, в беспокойном и непредсказуемом море под названием бизнес? Поэтому, как ни кряхтел Виктор Иванович, как ни жаль ему было заработанных другими людьми для него денег, вынужден он был раскошелиться на личную службу безопасности, которая хранила и его тщедушное тельце, и его громадные капиталы, и еще более громадные тайны.
Один из этих людей, ответственных за техническую разведку, и позвонил Виктору Ивановичу с чрезвычайным сообщением. Машина сопровождения депутата, оборудованная специальной антисканерной аппаратурой, засекла, что на одном из шныряющих возле автомобилей установлена специальная аппаратура для съема сигналов с пейджера…
ТАКТ 7 Духовой оркестр отдувается за всех. О чем думал недорезанный Паганини. Неожиданное предложение
Духовой оркестр детской музыкальной школы всегда отдувался за всех. Оркестранты первыми приезжали в Дом культуры, затаскивали свои инструменты в холл перед входом в зрительный зал и должны были отыграть двадцать, а то и тридцать минут, пока публика собиралась на концерт. Во время самого концерта многим из участников оркестра предстояло выступать еще и соло. Кроме того, оркестр часто ставили, что называется, «под закуску» — под занавес второго отделения. Так что день для Мишки и Валерки обещал быть непростым.
С погрузкой-выгрузкой геликонов, труб, ударной установки, пюпитров и прочей мелочи мальчишки справились быстро. Этот процесс шел «по накатанной». Расставив стулья и пюпитры, музыканты во главе с геликоном-Ёжиковым поудобнее уселись, оглядели пока еще совершенно пустой холл и грянули «Прощание славянки».
После первых десяти тактов в холл потянулись люди. В основном это были родители тех мальчишек, которые играли в духовом оркестре, а также работники ДК и те, кто здесь оказался случайно. Да уж, не услышать духовой оркестр в небольшом ДК было невозможно. Зал, слизанный архитектором с какой-то дворянской усадьбы, был небольшим, и звук здесь метался воробьем, случайно влетевшим в комнату через форточку. Впрочем, это было только на руку неопытным оркестрантам. Из-за странностей здешней акустики многие ошибки сходили им с рук.
После каждого номера Ёжиков давал мальчишкам перевести дух, перелистнуть нотные тетради на нужную страницу. Во время этих пауз можно было перекинуться парой-другой слов.
— Слушай, — наклонился к Валеркиному уху Мишка, — а может, она сюда придет?
— С какой это стати? — возмутился Валерка.
— Что-то же она тогда в музыкальной школе делала? Значит, имеет к ней какое-то отношение.
— Все может быть, все может быть, — процедил Валерка и подтолкнул Мишку локтем, поскольку руководитель оркестра поднес геликон к губам и сделал страшные глаза, означающие: «Внимание, сейчас мы будем играть!»
С каждой новой композицией оркестр играл все лучше и лучше, а людей в фойе становилось все больше и больше. Хитрый Ёжиков составлял репертуар так, что вначале шли вещи, наименее знакомые для оркестра, а в конце звучали те, которые, по оценке самого Виктора Сергеевича, звучали сносно. Заметив, что директриса музыкальной школы выразительно показывает Ёжикову на запястье своей руки, где у нее должны были находиться часы, Виктор Сергеевич шепнул музыкантам: «Чуча!» Оркестр оттарабанил хорошо знакомую ребятам композицию, принял в свой адрес уже достаточно громкие аплодисменты и встал со стульев.
Большинство мальчишек теперь до конца первого отделения, где оркестр уже выступал со сцены, были свободны. Они могли с полным правом шляться по всему ДК, сидеть в буфете или на задних рядах зрительного зала.
Мишке же расслабляться было нельзя. Он был заявлен как исполнитель на трубе фантазии-каприза композитора Тронье. Валерка не покинул товарища, а поплелся за ним, с видом приговоренного к галерам узника, в концертный зал.
За кулисами и в зале царила неразбериха. С одной стороны оркестровой ямы, где когда-то выступал большой симфонический оркестр, суетились, рассаживаясь, взрослые: родители выступающих детей, местные меломаны, преподаватели музыкальной школы и музыкального училища и сами дети, которым еще предстояло выступать со сцены. С другой стороны оркестровой ямы бегали туда-сюда, таская то стулья, то подставочки для ног, то микрофонные стойки, люди разных возрастов. Вот просеменил заслуженный учитель России Семинихин со стаканом воды в руке. Его пышные седые бакенбарды тряслись в такт его шагам. Семенихин торопился поить водой и валерьянкой свою впечатлительную ученицу, которая вот уже целый год репетировала сложную пьесу для фортепиано Листа и в самый ответственный момент отказывалась играть наотрез.
Преподаватель музыки, которого все звали не иначе как Гоша, бегал с криками: «А где микрофон, почему до сих пор нет микрофона?» — из одного угла сцены в другой. Но все его вопросы оставались риторическими, потому как техники час назад ушли курить на крыльцо и до сих пор не возвращались.
В наипоследний раз, беззвучно шевеля губами, повторяла конферанс концерта девочка-пятиклассница. Голова ее была украшена белыми шелковыми бантами такой величины, что они свисали у нее на плечи, делая ее похожей на маленького плюшевого слоненка.
Кто-то гонял лихие пассажи на баяне, кто-то пытался настроить домру, кто-то мучил скрипку — в общем, шум стоял не меньший, чем на вокзале во время прибытия с юга скорого состава, из которого выгружаются многочисленные семейства с щебечущими неумолчными сороками-детьми.
Наконец волны беспокойства и суеты начали утихомириваться, публика расселась по местам, музыканты разобрались, кому за кем выступать, техники установили микрофоны, заслуженный учитель России успокоил-таки свою ученицу, и концерт начался.
Вначале шел сольный номер конферансье. Шагом кремлевского курсанта, охраняющего Мавзолей, она вышла к микрофону и высоким, срывающимся голосом, от которого Мишке тут же заложило уши, объявила:
