— Я думаю, что они — во всяком случае, в физическом
понимании — давно мертвы, — тихо сказала Андерсон. — Они умерли задолго до
появления на Земле первого человека. Но это как… как Карузо: он давно умер, а
голос его, записанный на пластинки и пленки, будет жить вечно!
— Бобби, — с чувством сказал Гарднер, — расскажи мне, что
произошло. Я хочу услышать историю от начала до конца. Можешь это сделать?
— Не уверена, — сказала она с улыбкой, — но постараюсь.
Андерсон говорила долго. Когда она закончила рассказ, был
полдень. Все это время Гарднер сидел за столом и курил, встав только один раз,
чтобы сходить в ванную за аспирином.
Андерсон начала с рассказа о прогулке в лесу и своей находке
— она сразу поняла, что нашла нечто исключительно важное, — но внезапно
перескочила назад и принялась рассказывать о Питере. Она намеренно не упомянула
о мертвом птенце, об исчезнувшей катаракте Питера. Она только сказала, что,
вернувшись после целого дня работы возле странного предмета, обнаружила Питера
на крыльце мертвым.
— Это было похоже, как будто он спал, — сказала Андерсон, и
в ее голосе прозвучала фальшивая нотка. Гард, хорошо знавший Бобби и ее
неумение лгать, внимательно посмотрел на нее… и тут же перевел взгляд на свои
руки. Андерсон тихо плакала.
Через несколько минут Гарднер спросил:
— Что было потом?
— Потом ты пришел, когда я позвала тебя, — Андерсон уже
улыбалась.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Питер умер двадцать восьмого июня, — сказала Андерсон. Она
никогда не имела возможности попрактиковаться во лжи, но у нее это прозвучало
почти натурально. — Этот последний день я помню совершенно отчетливо, — она открыто
и честно улыбнулась Гарднеру.
Но это ее высказывание тоже было ложью: последний день,
который она помнила отчетливо, был накануне, двадцать седьмого июня. Именно
тогда она начала копать. Это напоминало сказку, но она действительно не смогла
бы последовательно вспомнить, что и когда делала потом. И еще она не могла
сказать Гарду правду о Питере. Не сейчас. Они подсказывали ей это, но она и
сама знала, что пока нельзя.
Они также говорили ей, что нужно очень внимательно
посмотреть на Джима Гарднера. Конечно, не слишком долго: он скоро станет членом
их команды. Да. И это будет отлично, потому что, если Андерсон и любила
кого-нибудь, то этим человеком был именно Джим Гарднер.
Бобби, кто такие «они»?
Призраки. Это словечко не хуже любого другого, верно?
Конечно. Даже лучше многих других.
Ей не хотелось лгать Гарду, это было нелегко. Но скоро он
сам все узнает… все поймет… Гард… он… он…
Когда он увидит корабль. Когда он почувствует корабль.
— Неважно, верю я или не верю. Думаю, меня скоро заставят во
все это поверить.
— Чем скорее переступишь через понятие невозможного, тем
будет лучше.
— Интересно! Ситуация по меньшей мере странная. Если я не
верю в очевидность увиденного и почувствованного, то я сумасшедший. Если же
верю — то сумасшедший вдвойне.
— Ты не сумасшедший, Гард, — мягко возразила Андерсон и
положила свою ладонь на его. Он выдернул свою и отодвинулся. Теперь он был
готов рассказать ей то, что собирался:
— Вчера утром я намеревался убить себя, — медленно сказал
он. — И если бы я не почувствовал нечто, говорившее мне, что ты попала в беду,
сейчас я лежал бы на дне океана и кормил собой рыб.
Андерсон пристально взглянула на него:
— Ты это серьезно? О Боже!
— Да. В тот момент это казалось единственным достойным
выходом из сложившейся ситуации.
— Глупости.
— Я говорю серьезно. Потом появилась эта мысль. Мысль, что
ты попала в беду. Я никак не мог дозвониться тебе. Тебя здесь не было.
— Наверное, я была в лесу, — задумчиво сказала Андерсон. — И
тогда ты примчался сюда. — Она поднесла его руку ко рту и нежно поцеловала. —
Если это не означало чего-нибудь еще, то оно, во всяком случае, спасло тебя от
смерти, болван.
— Как всегда, я в восторге от твоих комплиментов.
— Если ты когда-нибудь совершишь это, то я на твоем
надгробном камне вырублю это слово — «болван», — и, будь уверен, его смогут
прочесть даже через столетие.
— Что ж, благодарю, — насмешливо возразил Гард, — но, к
твоему огорчению, некоторое время этого не случится. Потому что оно еще не
прошло.
— Что?
— Чувство, что ты попала в беду.
Она смотрела в сторону, пытаясь выдернуть руку из его руки.
— Посмотри на меня, Бобби, черт побери!
Через силу она взглянула на него, но он видел, насколько ей
это было трудно.
— Все, что я увидел здесь, безусловно, здорово, но почему же
меня не покидает ощущение, что ты попала в беду?
— Не знаю, — тихо ответила она и начала мыть посуду.
— Конечно, я работала, пока не обессиливала вконец, —
говорила Андерсон. Сейчас она стояла к нему спиной, и ему казалось, что ей это
нравится. В горячей воде звенела посуда. — Понимаешь, Гард, мне было важно
понять, что же это такое.
— Понимаю, — сказал он и подумал: Она не говорит мне правду
или, во всяком случае, говорит не всю правду, хотя я не думаю, что сама она
осознает это. Остается только один вопрос: что нам сейчас делать?
— Не знаю, — она оглянулась по сторонам. Увидев удивленные
поднятые брови Гарднера, поспешно добавила:
— Ты что же думаешь, у меня есть готовый ответ? Ничего
подобного. У меня есть только несколько идей, вот и все. Возможно, даже не
слишком удачных. Думаю, сперва нужно, чтобы ты взглянул на эту штуку, и потом…
ну…
Гарднер долго смотрел на нее. Бобби больше не отводила
взгляд. Но что-то во всем этом было не то. Фальшь в голосе Бобби, когда она
говорила о Питере. Может, слезы и были настоящими, но этот тон… в нем было
что-то неправильное, нечестное.
— Ладно. Пойдем смотреть твой корабль в земле.
— Но сперва неплохо было бы перекусить, — капризно сказала
Андерсон.
— Ты опять голодна?
— Конечно. А ты нет?
— О Боже, конечно, нет!
— Тогда я перекушу за нас обоих, — сообщила Андерсон и как
сказала, так и сделала.
