Почти каждый житель Хейвена, старый или юный, слышал, как за
окном свистит ветер, и этот свист врывался в уши, вызывая нестерпимую головную
боль.
Руфь проспала до часу дня среды. Голова все еще гудела, но
две таблетки анальгина помогли унять боль. В пять часов она уже чувствовала
себя прекрасно, чего с ней давно не было. Только все мышцы болели от напряжения.
Она вышла из дома и пошла по главной улице, внимательно
глядя в глаза каждому встречному, как будто все они должны проснуться, подобно
Спящей Красавице, очнувшейся от злых чар ведьмы.
Руфь направлялась в свой офис в городском зале. Возле школы
дети запускали воздушного змея, и их звонкий смех оглашал площадь.
Но никто не смеялся, когда она заговорила с небольшой
группой людей, среди которых были Брайен и Мэри Браун. Руфь говорила им, что
очень сожалеет о своем решении быстро найти мальчика без помощи полиции штата.
Она никогда не простит себе этой ошибки. Это было непростительное легкомыслие,
— говорила она.
Брайен только кивнул; он выглядел изможденным и совсем
больным. Мэри дотронулась до ее руки:
— Не нужно упрекать себя, — грустно сказала она. — Здесь
замешаны другие обстоятельства. Мы все отлично это знаем.
Остальные согласно закивали.
Я больше не могу слышать их мысли, — внезапно поняла Руфь, и
в ее сознании родился вопрос: А раньше могла? В самом деле? Или это были
галлюцинации, порожденные пропажей Давида Брауна?
Да! Раньше — могла!
Ей легче было бы поверить в галлюцинации, но она знала, что
это не так. И Руфь поняла кое-что еще: она все еще может делать это. Она все
еще слышит их мысли, если сильно захочет. А вот слышат ли они ее?
ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ? — мысленно крикнула она так громко, как
только могла.
Мэри Браун отдернула руку, как будто ей причинили сильную
боль. Ньют Беррингер глубоко вздохнул. Хейзел Мак-Гриди, стоявшая к ней спиной,
оглянулась, как если бы Руфь что-то сказала.
Да, они все еще слышат меня.
— Хорошо или плохо, но дело сделано, — сказала Руфь. —
Пришло время позвонить в полицию штата и сообщить о Давиде. Вы даете мне
согласие на этот шаг?
При нормальных обстоятельствах она никогда не задала бы им
подобного вопроса. Но в Хейвене сейчас творились странные дела.
Они смотрели на нее с нескрываемым удивлением.
Теперь она ясно слышала их голоса: Нет, Руфь, нет… никаких
чужих… мы сами… мы позаботимся… нам не нужны чужие… мы «превращаемся»… тссс… во
имя спасения твоей жизни, Руфь… тссс…
Порыв ветра распахнул окно в офисе Руфи. Эдли Мак-Кин
оглянулся на этот звук… все они оглянулись, потом Эдли загадочно улыбнулся.
— Конечно, Руфь, — сказал он. — Если ты считаешь, что это
нужно, звони в полицию. Мы полагаемся на твое решение.
И все согласились с ним.
Погода продолжала портиться и в среду, когда полиция
получила сообщение об исчезновении Давида Брауна. Его фотографию показали в
программе новостей с просьбой позвонить, если кто видел его в последние дни.
В пятницу Руфь Мак-Косленд поняла, что в последние дни
произошли необратимые процессы с ней самой. Она чувствовала, что тоже сходит с
ума.
Она понимала это, но никак не могла предотвратить.
Оставалась лишь надежда, что куклы сказали ей правду.
Глядя на себя как бы со стороны, она увидела, что держит в
руке кухонный нож — тот, которым разделывают рыбу. С ножом в руках она
направилась наверх, проведать своих кукол.
Комната, где находились куклы, была залита мертвенным
зеленым светом. Свет призраков. Так теперь называл их каждый живущий в городе,
и это было подходящее название. Не хуже любого другого.
Призраки.
Пошли сигнал. Это все, что ты можешь сейчас сделать. Они
хотят избавиться от тебя, Руфь. Они любят тебя, но они и боятся тебя. Даже
сейчас, когда ты все больше начинаешь походить на них, они боятся тебя. Может
быть, кто-нибудь услышит сигнал… услышит… увидит… поймет его!..
Руфь не решилась работать с куклами в этой комнате. Она
боялась зеленого света. Она поочередно перенесла их в рабочий кабинет своего
покойного мужа и выставила в ряд; куклы напоминали ей умерших детей, которых
после смерти набальзамировали.
Она обмотала ноги каждой куклы туалетной бумагой, как бы
связывая их в единую цепь. По каналу из туалетной бумаги должна будет поступать
генерированная ею энергия. Она не могла бы объяснить, откуда знает, что и как
нужно делать… знание, казалось, пришло прямо из воздуха. Из того самого
воздуха, в котором Давид Браун (на Альтаире-4) исчез.
Она вложила нож в руки крайней куклы, и на кончике ножа
вспыхнул зеленый огонек.
Я (посылая сигнал) убиваю своих единственных детей.
Сигнал. Думай о сигнале, а не о детях.
Взяв электрический шнур, она связала всех кукол вместе.
Конец шнура она присоединила к батарейке карманного фонарика, который забрала у
пятнадцатилетнего сына Бича Джеригана, Хампа, около недели назад, когда все это
безумие только начиналось. Из комнаты, где куклы были раньше, она принесла несколько
скамеек.
Остановившись передохнуть, она взглянула на башенные часы.
Те показывали ровно три часа.
Руфь прекратила свою работу и прилегла поспать. Она быстро
уснула, но сон ее был тяжелым; она ворочалась, вздрагивала и стонала. Даже во
сне в ее голове звучали голоса, и среди этих голосов теперь отчетливо
выделялись голоса неизвестных ей существ — она даже затруднялась назвать их
людьми.
Голоса призраков.
…В четверг днем Руфь поняла, что перемена погоды ничего не
может изменить.
Приехала полиция, но они не бросились немедленно на поиски.
Они еще раз расспросили Руфь об обстоятельствах исчезновения Давида Брауна,
изучили карту местности и похвалили ее за методичность.
— Ты внимательна и предусмотрительна, Руфи, — сказал ей
Страшила Дуган в этот вечер. — Собственно, как и всегда. Только вот мне
кажется, что раньше ты не пила так много бренди.
— Батч, прости…
— Ну, что ж… Поступай как знаешь.
— Да, — сказала она и принужденно улыбнулась. Это было одно
из любимых выражений покойного Ральфа.
Батч задал ей множество вопросов, кроме того единственного,
который должен был бы задать: Руфь, что происходит в Хейвене? Ветер усиливался,
и никто из приехавших не почувствовал в атмосфере города ничего странного.
