Но он понимал, что менять что-либо уже слишком поздно.
— Колокола в методистской церкви, сколько я себя помню,
звонили совершенно иначе, — сказал Ив. — Кто-то подменил их.
— Ну и что?
— Ну и ничего! Ладно, Страшила Дуган, нам надо думать о
другом.
Дуган оглянулся. На заднем сидении «джипа» лежала старая
потертая сумка.
— Хотел спросить тебя, что в этой сумке.
— Разные старые вещи. Тебя это не касается.
Они проехали указатель, говорящий о том, что машина въезжает
в черту города.
— Скажи, — после долгого молчания вновь обратился к нему
Дуган, — что же мы все-таки будем искать?
— Не знаю. Но пойму, что это оно, если увижу.
Дуган промолчал, выругавшись про себя, и поднес ко лбу руку.
Именно здесь была сосредоточена головная боль, начавшаяся как только они
пересекли пограничную черту.
Все присутствующие в церкви ждали, когда преподобный
Гухрингер начнет свою проповедь. Он слыл мастером на эти вещи.
И вот он начал:
— Мы провожаем в последний путь Руфь Мак-Косленд…
Большинство жителей Хейвена сидели, держа у рта носовые
платки. Возможно, некоторых приезжих это удивило, но это была вынужденная мера.
Как звезды падают с неба в августе, так выпадали зубы у хейвенцев. Но не только
с ними происходила эта беда. Некоторые приезжие тоже потеряли по зубу на
следующий день.
У некоторых смертельно болела голова, и эту боль невозможно
было снять таблетками.
И у большинства из них во время проповеди и после нее, и в
особенности на следующий день, стали появляться разные идеи. Они приходили
внезапно, и многим хотелось закричать: «Эврика!», но они не смели нарушить
тишину, царившую на похоронном богослужении.
Жители Хейвена хорошо видели эти перемены и радовались от
души. Они понимали, что чем больше людей побывало здесь сегодня, тем больше
«превратившихся» и «превращающихся» будет на свете, и таким образом они
выполнят требования Великой Идеи.
Дуган и Хиллмен ехали по трассе. Дуган чувствовал себя
несколько угнетенно, но не смог бы объяснить почему. Конечно, старик
сумасшедший, мысль о том, что Хейвен стал змеиным гнездом, — паранойя. К этому
прибавилось нервное напряжение, растущее где-то в глубине души Страшилы. Нервы
ни к черту, — подумал он.
— Почему ты держишься за голову? — спросил Ив.
— Потому что она болит.
— Если ветер подует, станет немного легче.
Боже, что он здесь делает? И почему ему так нехорошо?
— Я чувствую себя так, будто кто-то бросил таракана в мой
кофе.
— Угу.
Дуган посмотрел на него:
— Но ведь ты себя так не чувствуешь, верно? У тебя все
хорошо?
— Я устал, но голова у меня действительно не болит, и я
спокоен.
— А почему она должна у тебя болеть? — торопливо спросил
Дуган. Разговор напоминал ситуацию из «Алисы в стране чудес». — Головная боль,
мне кажется, не передается на расстоянии.
— Если тебя и еще шестерых ребят запереть в тесной комнате,
то через десять минут у всех вас будет болеть голова, верно?
— Ну, наверное, так. Но то…
— Конечно, нет. Да и с погодой нам повезло. Именно поэтому я
думаю, что то, что мы ищем, обладает огромной мощностью, потому что ты это уже
ощутил. Я вижу, что ощутил. — Хиллмен помолчал, потом вдруг загадочно проронил:
— У тебя уже есть какие-нибудь идеи, Страшила?
— Что ты имеешь в виду?
— Ладно, — Хиллмен облегченно вздохнул. — Если появятся
идеи, скажи об этом мне.
— Это безумие, — Дуган, казалось, по-настоящему рассердился.
— Все, что ты говоришь, — бред. Давай-ка, разворачивайся и поехали назад. Я
хочу вернуться, Хиллмен.
Ив внезапно сосредоточился на одной фразе, звучащей в его
мозгу. В последние три дня, проведенные в Хейвене, он узнал, что Брайен, Мэри,
Хилли и Давид могли читать мысли друг друга, он же мог их только чувствовать.
Но его мысли они прочесть не смогли ни разу. Его заинтересовало, не являются ли
причиной этому осколки в его голове.
— Что это? — внезапно спросил он Дугана.
— О чем вы го…
Ив свернул на обочину, поднимая клубы пыли. Они уже на милю
с небольшим отъехали от городской черты; до фермы старого Гаррика оставалось
около трех-четырех миль.
— Ничего не думайте, ничего не говорите, просто скажите мне,
что думаю я.
— Вы думаете про какой-то осколок… Но это безумие! Люди не
могут читать мысли других людей!
Дуган замолчал. Он повернул голову и уставился на Ива. Ив
слышал его хриплое дыхание. Глаза Дугана расширились.
— О каком-то осколке, — повторил он. — Вот о чем вы думаете,
и еще о том, что…
— Что они не могли читать мои мысли, — сказал смеясь Ив.
Голову его украшала кепка, которая нередко встречается на шоферах дальних
рейсов. Вот в чем причина?! Так просто! Он решил еще немного проверить Дугана.
А что если представить себе… трактор?
— А что сейчас?
— Трактор. Но вы неправильно представляете себе щиток
управления. Мой отец фермер. Я вырос на ферме. Эти тракторы, они…
Внезапно он замолчал, потом резко рванул на себя ручку двери
и выскочил из машины.
— Когда-то давно Руфь спросила, прочитаю ли я молитву на ее
похоронах, если ей не суждено пережить меня, — говорил тем временем преподобный
Гухрингер, — и я рад, что могу выполнить ее желание.
Дик Аллисон скосил глаза влево и увидел лицо стоящего рядом
Ньюта. Ньют выглядел усталым. За его спиной Джон Харли неприкрыто зевал; его
голубые глаза не выражали ничего, кроме скуки.
Да, здесь был весь Хейвен. Как по команде, встали горожане,
образуя единую семью, единое целое, которое никто не сможет разорвать.
Бобби Тремейн взял за руку Стефани Кольсон и сжал ее. Она
слегка вздрогнула, глядя на него широко раскрытыми коричневыми глазами, глазами
лани, встревоженной выстрелом из охотничьего ружья.
(на шоссе) (слишком близко к кораблю) (один из них — коп)
(коп, да, но особенный коп — коп Руфи, он любил ее) Руфь сразу же узнала бы эти
голоса. Да и некоторые из приезжих вдруг услышали их и встревоженно заозирались
по сторонам, не понимая, что происходит, не зная, что уже заражены инфекцией
Хейвена.
