— Не будет по-вашему, — шепотом сказала она, погрозив кулаком краснорожему парню на плакате.
Проходивший в этот момент мимо Гриша Штыков удивленно взглянул на Наташу и вежливо поздоровался.
— Ну, как живете? — спросил он и хотел еще что-то сказать, но Наташа, сухо кивнув ему головой, прошла мимо.
Гриша долго смотрел ей вслед.
Если бы не правила конспирации, он остановил бы девушку и попросил бы ее оказать ему небольшую услугу. Только она могла это сделать. В эти тревожные дни он ждал, подойдет ли снова полицай со своим разговором об эвакуации его родных. Должен подойти… Но когда?
На перекрестке Наташу встретил Егор Астахов.
— Разговаривала с Шуркой… — сообщила она. — Живет он не в городе, а где — не знаю…
Егор досадливо махнул рукой.
— Не мы с тобой только застряли, многие так. Он с надеждой глядел на девушку.
— Что делать-то будем, Натка?.. Ты хотела мне что-то сообщить…
— Потом Егор… Потом… — Она внезапно испугалась за свою болтливость. — Ты заходи ко мне, Егор… Заходи. Я все время одна… — И бегом побежала домой.
Дома мать уже стояла у крыльца, как солдат на часах, ожидая Наташу.
— Прохор приходил, да ушел, — сообщила она. — Ох, Наташка!.. Пропадем мы. Соседи мне уже намекают: «Кто это у вас живет?»
— А ты молчи, молчи, мама… — строго приказала она матери.
Наташа и сама чувствовала, что дела плохи. Она еще удивлялась, как дядя до сих пор на нее не донес. Или не догадывается, или все знает, но, жалея домашних, ничего не предпринимает?
Снова потянулись тревожные, нескончаемо длинные дни и вечера. Елизавета Дмитриевна Тимофеева медленно поправлялась. Она теперь могла встать с постели, ходить. Когда дяди не было дома, Наташа посылала мать на улицу караулить, а сама отпирала амбар и передавала все необходимое беженкам, которые страшно боялись каждого шороха, звука шагов. Только в отсутствие Ковалева вечером или ночью они выходили подышать свежим воздухом.
— Как-нибудь переселить бы их надо в более надежное место, — несмело предлагала Дарья Сидоровна дочери, видя, как за последнее время еще больше похудела и побледнела Наташа.
— Надежнее нашего дома в городе не сыскать, — язвительно отвечала Наташа, намекая на дядю.
Дарья Сидоровна тяжело вздыхала. Как-то днем, когда матери и дяди не было дома, Наташа услышала осторожные шаги в сенях.
— Кто тут? — испуганно спросила она, открыв дверь и вглядываясь в темные сени.
— Не беспокойтесь, барышня, свой, — отозвался хриплый голос, и Наташа увидела сутулую, в долгополом пиджаке фигуру Якшина. — Дядя ваш дома?
— Нет, не дома, — резко ответила Наташа, не спуская с него глаз.
Сутулясь, Якшин вошел в кухню, держа картуз в руках.
— Мир дому сему, — пробормотал он, ощупывая глазами стены кухни, и решительно прошел в комнату.
«Что он выглядывает?» — тревожно подумала Наташа.
— Постояльцы-то ваши дома? — в упор глядя на Наташу, спросил Якшин.
— Какие постояльцы? — спросила Наташа, побледнев. — Никаких у нас нет постояльцев.
— Ты, девушка, меня не бойся, — предупредил он и многозначительно добавил: — Я человек хороший, полезный…
Что хотел этим сказать Якшин, Наташа не поняла. Она молчала. Сердце у нее учащенно билось. Якшин, так и не сказав, зачем он приходил, медленно, слегка прихрамывая, вышел из дому, пытливо оглядел бревенчатый, под железной крышей амбар с черневшим на двери тяжелым старинным замком-калачом, снова пытливо из-под нависших кучковатых бровей взглянул на Наташу, многозначительно улыбнулся и ушел.
До Якшина дошли уже слухи, что в доме Ковалева скрываются какие-то посторонние женщины. Кто эти женщины, он не знал. Но раз скрываются, значит, с ведома полицая Ковалева. Он решил проверить.
Наташа поняла: дальше держать у себя семью Тимофеева нельзя. Нельзя больше медлить ни одного дня.
Когда пришла мать, Наташа стремительно бросилась к ней, рассказала о посещении Якшина.
— Боюсь я его, — откровенно призналась Дарья Сидоровна. — Неспроста он приходил… Может быть, помочь, а вернее — со злой целью… — Она растерянно глядела на дочь. — Может быть, Прохору признаться: все ж свой человек…
Но дожидаться дяди Наташа не стала.
В тот же час на общем совете было решено, что Елизавета Дмитриевна и Марфа Андреевна, как только стемнеет, двинутся в путь. Решили они уйти в отстоявшее далеко от Лихвина село Батюшково, где у них жили дальние родственники.
— Я провожатого вам найду, — пообещала Наташа, вспомнив про Егора Астахова.
Женщины сразу стали готовиться в путь, а Наташа, накинув на плечи ватник, выбежала на улицу. Теперь она действовала решительно, не раздумывая.
Егор Астахов жил недалеко, на Колхозной улице. Наташа раньше бывала у него. Но теперь в высокий, недавно рубленный дом с голубыми наличниками под зеленой крышей она не решилась зайти, боясь встретиться с отцом Егора — Чугреем. Она прошла раз-другой по улице мимо дома, перешла на другую сторону улицы. Наконец Егор, заметив ее, выскочил калитке.
Они остановились в соседнем закоулке.
— Я доверяю тебе большую тайну, — сказала Наташа.
Егор был крайне удивлен, выслушав несвязный, сбивчивый рассказ Наташи про семью Тимофеева, про непонятное посещение Якшина, и очень обрадовался, когда узнал, что ему поручает Наташа. В тот же вечер Егор Астахов отправился вместе с женщинами в селе Батюшково.
Наташа впервые за последнее время облегченно вздохнула. Осталась у нее только одна забота: как-нибудь сообщить партизанам о новом местопребывании семьи Тимофеева. Об этом ее просила Елена Тимофеева.
На другой день дядя, рано вернувшись домой, остановился у полуоткрытой двери амбарушки, взглянул на висевший на колышке замок с ключом. Подошел ближе, заглянул внутрь и закрыл дверь на замок.
— Запирать надо, — строго предупредил он выглянувшую на двор Наташу. — Жулья теперь много кругом, обчистят — не услышишь…
А дома снова предупредил:
— Ночевать без моего ведома никого не пускайте. Слышите?
Мать с дочерью переглянулись. «Все знает!» — подумали они. Впервые за последнее время Наташа почувствовала к дяде что-то вроде благодарности. «Совесть его мучает. Сохранил еще совесть-то», — подумала она. Знал ли дядя, кто у них жил, или только догадывался, осталось невыясненным.
О посещении Якшина Дарья Сидоровна все же рассказала брату. Немного спустя Наташа усльшала за плотно притворенной дверью разговор в большой горнице:
— Сперва допрашивали его в комендатуре, посадили было. Подозрение имели. Скользкий человек… — словоохотливо рассказывал дядя, с шумом хлебая борщ. — А на днях приемником наградили, немецким…
