Сама не зная, в чем причина, она чувствовала себя счастливой и не чуяла под собой ног. Париж нравился ей все больше, и она испытывала совершенно новое ощущение, будто является его составной частью. Здесь она не была иностранкой, как несколько лет тому назад в Лондоне. Возможно, это объяснялось чудесным цветом неба – прозрачно-голубым, в котором легкие облачка казались перышками, оброненными крыльями ангела, возможно, ароматом влажной травы, табачного дымка и даже конского навоза… Ей казалось, что она находится дома и шагает легкой походкой по Пятой авеню.
На углу бульвара молоденькая женщина в наброшенной на плечи вязаной шали и в косынке на голове торговала из глубокой корзины, обложенной мхом, чудесными фиалками. Александра, пораженная контрастом между этой сценой с роскошью магазина, из которого только что вышла, приобрела букетик, который продавщица помогла ей укрепить на собольей муфте, причем сделала это с таким рвением, что Александра была тронута чуть ли не до слез. Она заплатила за цветы золотой монеткой и улыбкой, после чего пошла дальше, нисколько не сомневаясь, что торопится навстречу Судьбе.
В эту самую минуту Жан, девятый герцог Фоксом, покидал изысканный клуб «Юньон», где только что отобедал с другом. Путь его лежал в магазин золотых изделий «Фонтана» на улице Руаяль, где он вознамерился подобрать для своей матушки декоративный кувшин. Взгляд его упал на молодую женщину, шедшую ему навстречу, и с этой секунды не покидал ее.
На ней был светло-синий костюм с отороченным собольим мехом коротким жакетом, узкая юбка выразительно обхватывала бедра. Ее волосы, выбивающиеся из-под собольей шапочки, сверкали, как чистое золото. Их пути пересеклись, он разглядел под легкой вуалью ее огромные темные глаза с густыми ресницами и полные губы, настолько яркие, что он прирос к ним взглядом. Цвет ее кожи показался ему лучезарным.
«Кто такая? – пронеслось у него в голове. – Ни разу ее не видел. Костюм достаточно смелый для кокотки…»
Резко развернувшись, он возвратился в клуб, сделав вид, будто что-то забыл там, после чего снова поспешил навстречу незнакомке. Возможно, она заметила его маневр, поскольку он разглядел на ее устах насмешливую улыбку. Он пошел за ней следом.
В Америке так не поступают. Александра быстро заметила преследователя, но то, что в Нью-Йорке она сочла бы за оскорбление, в Париже ее только позабавило. Ей было приятно, когда на нее бросали восхищенные взгляды, а этот молодой преследователь отдавал должное ее красоте, пусть нескромным способом, но вовсе не вызывая у нее гнев. К тому же бесстыдник был красив, элегантен, а походка его выдавала человека светского, скорее всего, даже аристократа. В нем было что-то редкое, всегда выделяющее выходца из старинного аристократического рода; подобные ему щеголи командовали в былые времена королевской гвардией, носили шелка и шляпы с перьями.
Александру не в первый раз преследовали мужчины. Это неизменно доставляло ей удовольствие, поскольку она умела в нужный момент поставить невежу на место ледяным словечком, после чего изобразить гнев, как и подобает дочерям пуританской Америки, которых так недостает в Париже. Однако сегодня, потому, должно быть, что накануне Антуан поступил не слишком по-рыцарски, поспешив от нее избавиться, она приняла игру, во всяком случае, ненадолго согласилась поиграть в нее. Без всяких усилий с ее стороны ее походка сделалась еще более легкой и мягкой. Она даже позволила себе неосторожный поступок остановилась у витрины, хотя так и не узнала, что именно в ней выставлено, так как больше интересовалась отражением в стекле.
Отражение рассказало ей, что преследователь прошел мимо, а потом остановился неподалеку, под деревцем. Она даже смогла его получше рассмотреть. Оказалось, что ее почтил вниманием достойный субъект. Молодой годами – не более тридцати лет, – он был высок, строен, но мускулист. Пиджак отличного покроя обтягивал широкие плечи; ниже шла узкая талия, такие же узкие бедра и длинные ноги. Черты его чисто выбритого лица были правильными, четко прорисованными, но без намека на манерность. Глаза большие, приятной формы; Александра сожалела, что на расстоянии, тем более в стекле, не может разглядеть, какого они цвета.
Догадываясь, что незнакомец собирается подойти к ней, прекрасная американка возобновила прогулку, только более стремительным шагом, словно наконец-то поставила перед собой определенную цель. Фонсом не отставал; так, гуськом, они и достигли Рю де ла Пэ, где Александра без колебаний исчезла за дверями салона «Дусэ», не сомневаясь, что тем самым прекратит преследование и что, выйдя, уже не найдет молодого человека на тротуаре. Она готова была сознаться самой себе, что это несколько ее опечалит. Оставалось забыть о столь незначительном происшествии и заняться выбором одного-двух платьев.
Однако, выйдя из магазина минут через сорок пять, она обнаружила его неподалеку. Он прохаживался взад-вперед, определенно поджидая ее, и она с некоторым волнением поняла, что он не успокоится, пока не проводит ее туда, где она живет. Тогда она попросила привратника салона подозвать для нее фиакр; когда коляска появилась, она бросилась к ней так стремительно, словно от скорости зависела сама ее жизнь, и приказала отвезти ее на Елисейские поля. Воздыхатель слишком поздно заметил, что она уезжает. Он с сожалением развел руками, после чего, пожав плечами с видом философского смирения, какового на самом деле не испытывал, развернулся на каблуках и зашагал по бульвару в противоположном направлении, с испорченным на весь остаток дня настроением.
Опытный охотник за женщинами, Фонсом, подобно многим своим собратьям, испытывал тем большее удовольствие от преследования, чем более трудной добычей оказывалась избранная им жертва. Он ни перед чем не останавливался, чтобы удовлетворить желание, которое в нем возбуждала очередная стройная фигурка, тем более если у ее обладательницы оказывалась хорошенькая мордашка. Он был богат и свободно распоряжался временем, которое щедро расходовал, лишь бы добиться цели, что ему в большинстве случаев удавалось. При этом, испытывая ужас от перспективы длительной связи, стремительно превращающейся в обузу, он рвал всякие отношения с очередной своей жертвой, лишь только одерживал над ней победу. Если речь шла о не слишком добродетельной особе, то он отделывался небольшим подарком; когда же в его сетях запутывалась особа из высшего общества, то он ловко превращал ее в свою преданную подругу, не сомневающуюся, что он не желает вредить ее репутации, но что рано или поздно вдохновенная игра начнется снова. Не посягал он только на девиц: девственность была для него священна и неприкосновенна. Если таковой случится оказаться в его объятиях, то она непременно станет герцогиней де Фонсом; впрочем, до сих пор ни одной не удалось обмануть его бдительность.
Столь мудрая сдержанность не требовала от него больших жертв. Почти всех девиц на выданье он находил скучными и безмозглыми. Не испытывая ни малейшего энтузиазма от перспективы посвящения их в таинства любви, он к тому же никогда не знал, о чем с ними говорить, поэтому речи его в таких случаях обычно звучали невыносимо монотонно. Достаточно ему было открыть рот, чтобы юная особа залилась густой краской, опустила глаза и принялась теребить поясок. Если же ее смелость доходила до того, чтобы бросить на него неумеренно пылкий взгляд, в коем читался призыв, он поспешно откланивался и, не теряя времени, уносил ноги, чтобы не вскипеть и не отшлепать от души эту будущую неверную жену.
