На них отчего-то напало лирическое настроение, и некоторое
время они слушали Мертвого Подпоручика с умиленным вниманием. Бар понемногу
заполнялся народом.
– Прошлое всегда кажется приманчивее настоящего и
особенно будущего, потому что о прошлом известно досконально почти все, –
негромко говорил незнакомец. – Недаром вы, фантасты, как только зайдет
речь о машине времени, норовите отправить хрононавта в прошлое. Там он будет
знать все наперед, и одно это как бы делает его выше тех, на кого он смотрит…
Один Уэллс оказался смелее всех, отправив героя на миллионы лет вперед. Но я не
о фантастике. Вы ведь знаете, как бережно люди сохраняют старинные предметы.
Реставрируют старые автомобили, собирают древние книги, ломятся на исторические
фильмы, взахлеб читают исторические романы… А мода? Я недавно смотрел снятую в
двадцатых годах кинокомедию. На экране не появилась героиня… Ее нельзя было
отличить от девушки нашего времени, Гай. Шапочка, прическа, шарф до колен… А
фасоны платьев? Разрезы на юбках – основательно забытая мода двадцатых годов.
Люди неосознанно тянутся к прошлому…
– Пардон, а вы-то сами, если не секрет? – спросил
Гай.
– Современник ваш, современник, – охотно ответил
незнакомец. – Просто тоже… неосознанно тянусь. Всегда лучше возвращаться
туда, где знаешь все обо всем, не зря же мы так любим ездить в города нашей
юности, только в большинстве случаев такие поездки не приносят ничего, кроме
горечи и печали – старые дома затерялись среди выстроенных в наше отсутствие, и
с большим трудом узнаешь улицы, изменились маршруты автобусов, приезжие толпы
всосали и растворили коренных старожилов… Бродишь по улицам и все
всматриваешься в лица прохожих, стараешься отыскать давних знакомых, только вот
беда: нет их, нет…
– Я люблю наоборот, – сказал Гай. –
Приезжаешь в незнакомый город, где ни одна собака тебя не знает, тебе никто
ничего не должен, как и ты никому, такую свободу чувствуешь, словно на крыльях
летишь… Выпьем, а?
Выпили. Крякнули. Откушали курицы.
Гори, гори, моя звезда, –
печально напевал Мертвый Подпоручик, —
звезда любви приветная…
Ты у меня одна заветная,
другой не будет никогда…
– Эх, браточки… – вздохнул Савва Иваныч. –
Вот за это я вас и люблю, сволочей. Разведем толстовщину, достоевщину,
ефремовщину, расстегнем на все пуговицы загадочную славянскую душу, водки
нажремся, поплачем – куда там практичной Европе… Простые мы, как сибирский
валенок, и слабость наша в этом, и сила. Сидим-сидим – потом взыграет, и
смотришь, поперся холмогорский парняга в двадцать лет латыни учиться, другой
крылья выдумал, а третий и того почище – орбитальные станции планирует за
полсотни лет до практического воплощения… Немец с евреем – человеки практичные,
с материнским молоком хитрость всосут и двадцать лет будут, как вода, камень
точить, потому и не получается из них истинно великих людей. Двадцать лет и
будильник тикать может, а ты попробуй по-славянски – внезапным озарением,
широтой души, чтобы как Ермак, Алешка Орлов, Грозный Иван Васильич… Нет,
ребята, если и есть богом избранный народ, так это мы. Без всяких скидок. Вот
только Аляску по дурости продали, из Калифорнии ушли, давайте, что ли, за
Аляску с Калифорнией…
Выпили. Помотали головами. Доглодали куру и заказали вторую.
Мертвый Подпоручик, подумав, устроил физиономию в блюде с костями, поерзал и
захрапел. Из него снова стали расти георгины.
– Вот это тоже по-нашему, – сказал Савва
Иваныч. – Отключился, сопит – и хоть ты пять атомных бомб швыряй. Да, Гай,
дом-то твой исчез…
– Как это?
– А вот так это. Нету. Одна Белая Мышь уцелела.
– А Данута?
– Это которая?
– Была такая девушка, – сказал Гай. – Она
меня подобрала на окраине, когда разбился вертолет. Я у нее две недели жил.
– Пожил, и довольно, – веско сказал Савва
Иваныч. – Не возвращайтесь к былым возлюбленным… А на верблюде, на златом
блюде, сидели бляди… А что до тоски с печалью, то это поэтическая ерунда. Мы по
природе своей способны отдавать себя одной-единственной женщине, Гай, это в нас
прямо-таки в генах закодировано… Просто Ромео с Джульеттой очень вовремя
умерли. Черт их знает, что у них там получилось бы через год-два счастливого
брака. Скорее всего, ничего хорошего – пеленки, детки, с газеткой перед
телевизором, подгоревшие котлеты, измены по мелочам, развод… Ерунда все это,
Гай. Прежде Евы была Лилит, Пирам и Тисба опять-таки успели умереть вовремя. А
Наташа Ростова, между нами говоря, – клуша клушей…
– Иди ты, – сказал Гай. – Ты же сам вечно
ноешь, что хорошо бы кто-нибудь тебя полюбил. Нелогично, Савва…
– Это я от плохого настроения, – признался
Савва. – Счастливая любовь расхолаживает, Гай. Неудачная – возвышает. Ты
человек творческий, сам должен знать. Так что мотай к Алене со спокойной
совестью. А пока давай выпьем.
Мертвый Подпоручик неожиданно проснулся и с полуслова
продолжал спор, начатый, очевидно, еще во сне с кем-то приснившимся. Суть
заключалась в том, что стреляться глупо, потому что все равно помрешь. Закончив
монолог, он огляделся в ожидании аплодисментов, но таковых не прозвучало, и он,
не обидевшись, сговорчиво рухнул назад, в тарелку.
Выпили уже вдвоем – незнакомец, оказалось, успел к тому
времени превратиться в многофигурный антикварный шандал с чертовой дюжиной
черных свечей и смирнехонько стоял на стуле.
– Слабак, – плюнул Савва Иваныч. – Ну,
посошок, Гай. – Он оглянулся и зловеще прорычал: – Ага, сподобил господь,
жидомасоны на горизонте…
Прихватив за горлышко бутылку и нырнув в толпу у стойки, Гай
поднялся и пошел к выходу, слегка покачиваясь. За спиной с мерзким дребезгом
разлетелось стекло, огромное, судя по звуку, – ну да, там допрежь висело
какое-то зеркало… Орали дурноматом: «Киш мир ин тохас!» – летели стулья, и
победно орал Савва Иваныч. Все было как всегда.
5. Ночь как она есть
Каким образом Гай отыскал квартиру Алены, он и сам не знал.
Многому здесь можно было научиться.
Выпито было уже по три чашки кофе, а разговор упорно не
клеился. Света они не зажигали, за окнами стемнело, в зените расположилось
созвездие Звездного Герба Дау – двадцать голубых, зеленых и красных звезд,
словно нарисовавших пунктиром контур распластавшего в полете крылья ушастого
филина. Гай вдруг вспомнил, что только здесь увидел впервые в жизни настоящего
живого филина, да и то вдребезги пьяного.
Алена полулежала, откинувшись на спинку дивана, короткий
слабо светящийся халатик не закрывал круглые колени, сигаретка дымилась в
опущенной руке, а Гай все еще не знал, с какой стороны подступиться.
– Ты знаешь, а Белая Мышь в нашем лифте
поселилась, – сказала Алена, не оборачиваясь к нему. – Снова факты
собирает.
– Да?
– Ага.
